Потом подошли Квятковский, Пресняков, Желябов, Фроленко – как всегда, угрюмый и молчаливый.

– Ну, и что дальше? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Михайлов.

– А дальше – отвезём его ночью ближе к городу и бросим на рельсы. Пусть потом жандармы разбираются…

Морозов, тоже присутствовавший на «допросе», поднял голову:

– Андрей нас всех кровью повязать хочет, вот что.

Желябов пристально посмотрел на Морозова. Усмехнулся:

– Именно так…

Суханов, присутствовавший на собрании в качестве «агента» комитета без права голоса, сказал:

– Я тоже не хочу принимать в этом участие. Во-первых, руки марать… Во-вторых, я морской офицер, а не палач.

Желябов мельком взглянул на него.

– Что ж… Обойдёмся. А кто тут палач – это ещё вопрос.

Геся всплеснула руками:

– Что вы тут говорите такое? Живого – под поезд?

– Ну, не мёртвого же, – буркнул Желябов. – Мёртвого, – какой толк? Надо, чтобы он хоть раз в жизни испытал то же самое, что испытывали его жертвы.

Фроленко молча оглядел всех.

– Я пойду, если надо, – сказал он.

– И я, – отозвался Пресняков.

– Ну, естественно, и мне придётся… – заметил Баранников. – Опыт у меня, знаете ли, есть. Как с этой породой обращаться…

– Думаю, хватит, – сказал Желябов.

Он взглянул на Морозова, усмехнулся:

– Значит, не всех кровью-то повяжем, а?..

* * *

Извозчиков, доставивших террористов на место пикника, отпустили ещё утром. Оставалась одна пролётка, на которой приехали Желябов, Фроленко и Колоткевич.

Убивцу связали не только руки, но и ноги. Положили на пол пролётки. Кучером сел Желябов, внутри, едва уместившись, втиснулись остальные.

Пролётка уехала. Те, кому не досталось места в пролетке, потянулись лесными тропинками в сторону города.

* * *

Петруша лежал поперёк рельсов. Ступни ног свешивались по одну сторону колеи, голова – по другую. Руки его – каждая по отдельности, – были связаны брючными ремнями, продетыми под рельс. Ноги перехватывал другой ремень. Он тоже был продет под рельс. И снова: поза привязанного напоминала распятие.

Над Петрушей раскинулось прекрасное южное звёздное небо. Вокруг не было ни души, только поле да тёмные рощи. Петруша шевелил губами: он вспоминал названия созвездий и звёзд, которые запомнил ещё с детства, когда Илюша раздобыл переводную книжку по астрономии француза Фламмариона.

– Это, значит, созвездие Орион. А вот те, махонькие, поперёк – Пояс Ориона. А вон, стало быть, и Медведица, которая путь указует Полярной звездой. А вон та, большая, – Сириус. Только вот забыл… Сириус вечером восходит, а Вега утром? Или наоборот?..

В дальней роще хрипло каркнула ворона.

Петруша сказал:

– Не каркай на свою голову!

Потом насторожился и хрипло вымолвил:

– Паровоз идёт, кажись…

Он извернулся, приложил ухо к рельсу. Долго лежал, пока не почувствовал слабую вибрацию.

– Ну, вскорости, значит, здесь будет. А интересно, паровоз большой или маленький? Должно полагать, маленький: дорога-то не магистральная, и куды ведёт – кто знает?..

«В Ад она ведёт. В Ад она ведёт…» – застучало вдруг в голове.

Петруша тревожно приподнял голову.

В чёрной тьме, низко-низко над землёй, засветились два страшных жёлтых глаза.

– Ну, таперя, брат Илюша, значица, моя очередь подоспела, – выговорил Убивец. – Слышь, Илюха, ай нет? Нынче встренемся. На облацех, альбо в подземной тьме окаянной…

Хотел ещё что-то сказать, но паровоз заревел издалека, заглушая все звуки.

Приближался стук громадных железных колёс. И быстро вырастало из тьмы огнеглазое чудище, с фонтаном искр поверху, оглушительно, надрывно ревя…

СПб ЖАНДАРМСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ.

Июнь 1879 года.

Александр Владимирович, морщась, слушал доклад своего секретаря майора Байкова. Байков кратко излагал рапорты губернских жандармских управлений, поступивших в Петербург за последние сутки.

Всё было знакомо, скучно, неинтересно. Прикрыв глаза ладонью – глаза были красными, под глазами – мешки, – Комаров слушал вполуха. Это были не агентурные данные, а официальные сообщения из губернских управлений. О перемещениях в составе управлений, новых назначениях, сведения о количестве поднадзорных и так далее. Редко-редко мелькало что-то интересное, – майор Байков, уловив настроение своего командира, начал комкать доклад, выкладывая самое интересное. Но интересного было мало. Байков полистал бумаги, наткнулся на что-то интересное и сказал:

– А вот, Александр Владимирович, что сообщают из Чернигова…

Комаров, не отрывая ладони ото лба, фыркнул, пожал плечами. Дескать, ну-ну. И что же там такого интересного, в сообщении из Чернигова? Но уже при следующих словах Байкова Комаров невольно убрал руку и взглянул на майора каким-то странным взглядом. Были в этом взгляде и изумление, и даже какой-то почти детский страх.

– Умер коллежский секретарь Старушкин, – продолжал Байков. – Если вы помните, Александр Владимирович…

– Да, помню, – хриплым голосом оборвал его Комаров. – Отец Убивцев наших.

Он помолчал. Глаза его как-то странно блуждали, ни на чём не задерживаясь; плечи поднялись.

– Ну? – вдруг почти вскрикнул он. – Умер этот Старушкин, и что?

Байков продолжил слегка обиженным тоном:

– Интересно, конечно, не то, что этот Старушкин умер. Сильно пил, и умер с перепою… Интересно другое: оказывается, у этих Старушкиных не два сына было, а три.

Комаров посмотрел прямо в глаза Байкову. Смотрел не мигая.

– Что? – теперь его голос упал до шёпота. – Что вы сказали?

Байков едва заметно пожал плечами и повторил:

– У Старушкиных, судя по донесению, было три сына. Старшие – близнецы Илья и Пётр, Убивцы. И младший… – Байков глянул в бумагу, – Антоша. Антон, то есть. Так вот, когда старшие прославились своими уголовными подвигами, госпожа Старушкина решила во что бы то ни стало спасти младшего сына. В детстве его надолго сажали на цепь в сарае. Потом прятали в погреб, где этот Антоша жил месяцами. Действия жандармского пристава Булыгина, который по вашему указанию разыскал семью Илюши, особенно напугали Старушкину. И добрая мать навсегда заперла младшего сына в подполье. Там он и жил до сего времени. Из подполья его извлёк сам пристав, уже после смерти господина Старушкина. Антоша за время пребывания в подполье одичал: почти разучился говорить, ходил сильно согнувшись и пригнув голову. Когда его вытащили наружу – бросался на людей. Пристав тотчас же поместил его в камеру и провёл медицинское освидетельствование. Судя по докладу докторов, Антоша психически болен и нуждается в длительном лечении. Мать ежедневно приходит в острог, носит сыну передачи. Неоднократно пыталась добиться встречи с Булыгиным, но тот отказывался под разными предлогами. Женщина она малограмотная, забитая мужем и нуждою, и Булыгин не желал выслушивать её причитания и жалобы…