– Смахивает на спиритический сеанс, – заметила она.

– Ничего подобного! – Джекс взмахнул рукой. – Начинай.

Я прикусила язык, чтобы не послать шефа куда подальше. Вечно он задабривает новичков. Яркая гиперактивная аура Дани оказалась ему не по зубам, но, как водится, он не терял надежды, что в очередной раз приобрел ценного кадра.

Я опустилась на стул. Ник протер мне запястье спиртом и сделал укол.

– Давай, – велел Джекс, – проникни в непроницаемого.

Подождав, пока препарат растворится в крови, я закрыла глаза и устремилась в эфир. Зик напрягся. Мне удалось лишь скользнуть по поверхности его лабиринта, уловить мелкие детали, однако лезть дальше было рискованно – слишком тонкая душевная организация, где малейший толчок может привести к необратимым последствиям. Нужно соблюдать максимальную осторожность.

Вокруг уже четко проступили очертания пяти лабиринтов, мелодично подрагивающих, словно китайские колокольчики. На общем фоне Зик разительно отличался от остальных: в его ауре преобладали темнота и минорные ноты. Мои попытки увидеть хоть что-то: случайное воспоминание, страх – не увенчались успехом. Вместо привычных разрозненных картинок – кромешный мрак. Рассудок парнишки как будто обнесен глухой стеной.

Чья-то ладонь легла мне на плечо, возвращая к реальности.

– Хватит. – Ник рывком поднял меня на ноги. – Она не станет этого делать, Джекс. Плевать, сколько ты мне платишь. Главное, что кровавыми алмазами. – Он распахнул окно. – Идем, Пейдж. Тебе нужно отдохнуть.

Меня шатало от усталости, но разве можно отказать Нику? Взгляд Джекса буравил мне спину. Ничего, завтра отойдет, вина-то больше нет. Борясь со слабостью, я вскарабкалась на подоконник, а оттуда по водосточной трубе – на крышу.

Очутившись наверху, Ник бросился бежать. Да так быстро, словно за ним черти гнались. Благо адреналин еще не выветрился из моего организма, мне удалось выдержать адский темп.

Мы с Ником часто устраивали себе такие вот спонтанные прогулки. По-хорошему мне следовало бы возненавидеть Лондон за его исполинский размах и серость, за мерзкую погоду с непрекращающимися дождями. Город вибрировал и бился, словно гигантское сердце. Но за два года тренировок с Ником на крышах цитадель стала казаться раем. Тут, под облаками, совсем иная жизнь: нет пробок и вездесущих НКО и можно подобно ветру мчаться по улицам и аллеям. Энергия переполняла меня, била ключом. Только здесь я чувствовала себя по-настоящему свободной.

Ник спустился на тротуар. Вдвоем мы миновали оживленную дорогу, добрались до перекрестка Лестер-сквер. Не останавливаясь, чтобы перевести дух, Ник вскарабкался на крышу ближайшего здания, аккурат напротив казино «Ипподром». Несмотря на обилие точек опоры, я едва поспевала. Даже адреналин не спасал.

– Ник, куда ты?

– Мне срочно нужно развеяться, – мрачно откликнулся он.

– Где? В казино?

– Чуть выше. – Он протянул руку. – Давай, sötnos. Ты что-то спишь на ходу.

– Ну извини. Не знала, что мои мышцы и дух подвергнутся такому серьезному испытанию.

Он подсадил меня на первый подоконник, нарвавшись на изумленный взгляд какой-то девицы с сигаретой в зубах.

– Далеко нам лезть?

– До самого верха. Если осилишь, конечно.

– А если не осилю?

– Тогда будем прыгать. – Он положил мои руки себе на плечи. – Наше золотое правило?

– Не смотреть вниз.

– Совершенно верно! – напыщенно проговорил Ник, подражая Джексу.

Я весело засмеялась.

Подъем прошел без эксцессов. Ник с младенческого возраста забирался на крыши, ухитряясь находить самые невероятные опоры. Вскоре мы очутились наверху, куда не долетали уличный гомон и шум. Моя нога ступила на искусственную лужайку. Слева виднелся засохший фонтанчик, а справа – клумба с увядшими цветами.

– Что это за место?

– Садовая терраса. Наткнулся на нее пару недель назад. Хозяев вроде нет. В моем случае убежище – лучше не придумаешь. – Ник облокотился на парапет. – Прости, что вот так выдернул тебя, sötnos. Иногда стены в Севен-Дайлсе давят не хуже тюрьмы.

– Есть немного, – согласилась я.

Мы настойчиво избегали говорить о произошедшем. Видно, Ника не на шутку расстроили методы Джекса. Он бросил мне овсяный батончик. Мы молча любовались розоватым горизонтом, как любуются кораблями в гавани.

– Пейдж, ты любила когда-нибудь? – внезапно спросил Ник.

У меня кусок застрял в горле, стало нечем дышать.

– По-моему, да, – хрипло откликнулась я, прислонившись спиной к парапету. – В смысле, наверное. Почему ты спрашиваешь?

– Хочу понять, каково это. Как узнать, любишь ты или нет.

Мне удалось сохранить невозмутимый вид. На самом же деле со мной творилось что-то невероятное: перед глазами плясали черные точки, ладони вспотели, сердце норовило выскочить из груди.

– Рассказывай, – кивнула я.

– Когда влюбляешься, у тебя возникает желание защитить своего возлюбленного?

Вопрос смущал по двум причинам. Во-первых, сколько себя помню, я всегда была влюблена в Ника, хотя никак не выдавала своих эмоций. Ну а во-вторых, разница в возрасте. Ему двадцать семь, мне восемнадцать. Но сейчас мы как будто поменялись местами.

– Да, – ответила я, потупив взор. – По крайней мере, мне так кажется. Всегда хотела… хочу защитить любимого.

– А тебя не тянет дотронуться до него?

– Постоянно. – Я немного смутилась. – Вернее, наоборот: хочется, чтобы он дотронулся до меня. Хотя бы просто…

– Просто обнять, – подхватил Ник.

Я кивнула, избегая смотреть в его сторону.

– У меня ощущение, как будто понимаю этого человека от и до и желаю ему лишь одного – счастья. Вот только не знаю, как это счастье дать. Вернее, наоборот: знаю, что своей любовью приношу несчастье. – Кожа у него на лбу собралась складками и уподобилась мятому листу бумаги. – Не знаю, стоит ли признаваться в своих чувствах, но точно знаю, что из-за моего признания человек будет страдать. Мне так кажется. Скажи, Пейдж, счастье – это очень важно?

– Как это может быть не важно?

– Вопрос – что перевесит: счастье или искренность? Готовы ли мы пожертвовать истиной ради счастья?

– Иногда. Но лучше сказать правду, иначе всю жизнь проживешь во лжи. – Я тщательно подбирала слова, подталкивая Ника к заветному признанию.

– Любимым нужно доверять.

– Да.

На глаза у меня навернулись слезы, дыхание сбилось, рассудок отказывался воспринимать суровую правду: речь шла не обо мне.

Конечно, он никогда не давал повода думать, что мои чувства взаимны. Но как же все его прикосновения, бесконечные часы, проведенные вместе, совместные прогулки по крышам? Как же те два года, что мы были практически неразлучны?