Коня тотчас подвели, и Марина по-мужски вскочила в седло.Вслед за этим распахнулись ворота конюшни – и Марина увидела при рваном светефакелов ряды оседланных коней и стоявших рядом казаков. Это были ее тристапятьдесят донцов, предупрежденных Барбарой загодя и готовых уйти из Димитровавслед за своей царицей.

Бежать в одиночку Марина больше не рисковала: хотьСкопин-Шуйский и снял осаду, однако же какие-то отряды еще оставалисьнеподалеку от Димитрова. А с этими удальцами она везде прорвется! Кроме того,не хотелось оставлять этакую силищу Сапеге, а вот к мужу она должна былаявиться не побирушкой, а предводительницей собственного войска, готовогоумереть за нее!

– Донцы! – выкрикнула она, подымаясь в стременах иневольно пугаясь своего нового, пронзительного крика. – Я ваша царица!Готовы ли вы идти за мной?

– Готовы, матушка! – был громовой ответ.

– Я ухожу к мужу, к царю нашему Димитрию вКалугу! – объявила Марина. – Кто хочет держаться за ляхов –оставайтесь, но только знайте, что Сапега скоро переметнется к королю и всехвас предаст ему на расправу. Поляки ненавидят казаков, сами знаете! А мы сДимитрием дадим вам все, что вы захотите, все, что обещано, как только возьмемМоскву!

Казаки были поражены не ее обещаниями – и пощедрей посулыони слышали множество раз, – они были поражены тем, с какой легкостьюцарица отреклась ради них от своей родины, от Польши! Сами безродные бродяги,перекати-поле, стая птиц перелетных, они тем не менее понимали, сколь многозначит слово «отечество» для тех, кто всю жизнь привязан к одному дому, одномуселу, одному городу, одной стране. Отрекшись от Польши, Марина как бы вошла вих стаю, и теперь они воистину были готовы умереть за нее.

– На конь! – прозвучала команда, и всадникивзлетели в седла. Конница на рысях вышла из ограды и понеслась по улицам,направляясь к городским воротам.

Кто-то успел заметить это и разбудить Сапегу. Воеводавыскочил из дому полуодетый, в наброшенной на плечи медвежьей дохе, завопил:

– Не пропускайте их!

Громада всадников заклубилась перед стеной. Засверкаливыхваченные из ножен сабли, однако Марина вырвалась из толпы и осадила коняперед Сапегою.

– Вели отворить! – выкрикнула она тем жепронзительным голосом, который обрела несколько мгновений назад и которыйобладал способностью перекрывать всякий шум, словно ведьмовский зов. – Нето я дам тебе бой! Твое войско сейчас спит – мое порубит вас всех в щепы, атебя первого! Думал, царица теперь твоя будет? Никогда! Вели отворить!

Сапега умел признавать поражение и знал, что в военном деле ценитсяне только умение побеждать, но и умение красиво проигрывать.

– Открыть ворота! – рявкнул он, но тотчас вздел налицо улыбку и отсалютовал пролетевшей мимо него всаднице обнаженной саблей.

С каким удовольствием он обрушил бы эту саблю ей на шею!

И вот Марина в Калуге! Она ворвалась в городпобедительницей, во главе мощного отряда казаков. Однако через несколько минутпосле встречи с мужем почувствовала себя так, как будто в лицо ей швырнули комгрязи…

Димитрий принял ее не один. И все приготовленные упреки, скоторых Марина намеревалась начать разговор, чтобы сразу взять верх над мужем,который и без того, конечно, чувствует себя виновным, ибо оставил ее одну вТушине, все женские уловки, которыми она намеревалась вновь приворожить к себеего сердце и заморочить голову, чтобы известие о беременности не стало камнем снеба, а было воспринято с радостью, ну, хотя бы без ненависти, – всеразбилось в один миг, когда Марина увидела, что рядом с «царским троном»(Димитрий первым делом велел калужским мастерам выточить себе подобие того«престола», который вынужденно бросил в Тушине) стоит какая-то женщина,разодетая в пух и прах.

Глаза Марины против воли приковались сначала к ее нарядам.Ничего подобного она уже несколько лет не видела! С того самого дня, какозверевшая толпа москвитян выпотрошила сундуки с ее нарядами и растащила их посвоим норам. В Тушине она была вынуждена одеваться в русское платье – конечно,из дорогих тканей, однако все эти сарафаны, летники и поневы раздражали Маринудо крайности. А тут… облегающий лиф и кружевной воротник, и пышные, безмернопышные юбки! Золотистые волосы незнакомки были распущены и спускались на плечи.Марина знала, что подобная прическа пристала, по мнению русских, только юнойдевице, однако этой красавице было куда за двадцать. Но она и впрямь былакрасавицей, эта черноглазая белолицая москвитянка…

– Стефка! – выдохнула Барбара, шаг в шагследовавшая за своей госпожой. – То ж наша Стефка Богуславская! МаткаБоска…

Марина на миг лишилась дара речи.

Стефка! Сгинувшая в Москве Стефка! Уезжая из столицы, какона полагала, в Польшу, Марина пыталась хоть что-то разузнать о бывшейкамер-фрейлине, если возможно, забрать ее с собой. Однако следы Стефкисовершенно затерялись. Еще несколько девушек из свиты Марины исчезли в деньмятежа, о них тоже ничего узнать не удалось. И Марина мысленно простилась смаленькой хорошенькой потаскушкой из Самбора, а вскоре и вовсе забыла о ней. Ивот…

В самом деле – Стефка!

– Что ты тут делаешь, короста липучая?! – Барбара,от потрясения забыв, где находится, и перестав стесняться в выражениях, шагнулак девушке, которую всегда крепко недолюбливала. – Как ты сюда…

– Пошла вон! – рявкнул Димитрий, чутьприподнявшись на своем «троне» и с ненавистью глядя на Барбару. – Вонотсюда, старая корова!

Марина вовсе остолбенела. Димитрий всегда старался держатьсяподальше от Барбары, остерегался вступать с нею в спор, и Марина подозревала,что ее ничтожный супруг втихомолку боится могучей гофмейстерины. И вдруг такаявспышка храбрости! Откуда что взялось?!

– Вы забываетесь, сударь! – заносчиво начала она,пытаясь вернуться к той тактике, которую выбрала для встречи с мужем, однакоДимитрий не дал ей договорить.

– Это вы забываетесь! – выкрикнул он. – Выздесь не в своем захудалом Самборе – вы здесь в моем царстве, в моей столице!Эта женщина… не смейте трогать ее. Скажите спасибо, сударыня, что я принял вас,а не вышвырнул вон после того, как вы предали меня.

– Я… предала вас? – ошеломленно повторила Марина,в голове которой стремительно мелькнула мысль, что Димитрию каким-то образомстало известно о Заруцком и Сапеге.

Да нет, каким образом? Просто, как говорят русские, на ворешапка горит. К тому же, если уж изъясняться пословицами, у Димитрия и самогорыльце в пушку.