во внимание. Он посчитал полученный Францией отказ несправедливым и оставил за собой право относиться к любым принятым решениям так, как он считал нужным. Одни вопросы решались в соответствии с пожеланиями Франции, другие полностью их игнорировали. Решения по самым важным среди них, таким как определение будущего статуса Рура, Рейнской области и Танжера, были отложены. Это объяснялось тем, что их или не могли, или не должны были рассматривать без предварительных консультаций с французским правительством.

Если бы де Голль оказался в Потсдаме, процесс достижения договоренностей был бы еще более затянутым и тяжелым, чем он был на самом деле. Вряд ли была причина надеяться, или, возможно, ее совсем не было, что потсдамские соглашения могли быть долгосрочными. Все, что можно было сказать о них, — это то, что французское правительство не обязано было их соблюдать, оно ничем не ограничивало себя в противостоянии им, в попытке использовать их в своих целях.

Первая реакция французского народа на коммюнике о результатах работы Потсдамской конференции была положительной. Французы были, казалось, довольны, что их правительство получило приглашение занять место в совете министров иностранных дел, считая это свидетельством признания равноправного положения Франции среди великих держав. Но были и критические высказывания, и различные предположения о «неопубликованных» решениях.

Французское правительство заранее поставили в известность (31 июля, 1 и 2 августа) об основных решениях, касавшихся европейских дел. 7 августа Бидо, французский министр иностранных дел, вызвал послов США, Великобритании и СССР и вручил им соответствующие ноты, в которых комментировались эти решения. Французское правительство, сказал он, с удовлетворением принимает приглашение участвовать в работе совета министров иностранных дел и комиссии по репарациям (которая была на грани роспуска). Оно положительно восприняло договоренности о Польше и Италии. Но у него было несколько замечаний относительно отдельных пунктов программы для Германии. Это в первую очередь касалось заявления о политических принципах. В официальных французских нотах было сказано (7 августа):

«Некоторые из заявленных мер предполагают, как представляется, что будет происходить политическая эволюция Германии; однако невозможно представить в настоящее время, будет ли подобная эволюция соответствовать интересам европейского мира и желаниям народов.

Французское правительство, прежде всего, имеет в виду преобразование политических партий во всей Германии и создание центральных административных департаментов, которыми будут управлять государственные секретари. В их юрисдикции будет находиться вся территория Германии, границы которой еще не определены окончательно.

В свою очередь, французское правительство верит, что было бы предпочтительным, прежде чем определить, какими будут эти условия, принять во внимание опыт, который приобрели четыре оккупационные державы на первоначальной стадии контроля».

Двумя неделями позже Бидо вновь более полно рассмотрел всю сложившуюся картину в частной беседе. Бирнс объяснил, почему такое соглашение по репарациям было единственно возможным. Недовольство Бидо было предсказуемым. Судьба была жестока к Франции, она была исключена из переговоров о доли каждого истца в репарациях, что не способствовало установлению добрых отношений с партнерами; то, что Франция должна была получить, было значительно меньше того, на что она рассчитывала. Франция хотела реституции всего, что конфисковали немцы, — угля, машинного оборудования, рабочей силы. Решение, что Германия будет платить за свой импорт за счет поступлений от экспорта, тяжело сказалось бы на Франции, поскольку она будет вынуждена платить в долларах за немецкий уголь, в котором она нуждалась. Бирнс не стал возражать; он лишь подчеркнул, что, в то время как правительство США не выдвигало никаких просьб о репарациях, американский народ не желал предоставлять средства для Германии, чтобы та могла платить репарации другим странам.

Тогда Бидо проанализировал секретный аспект соглашений. Он заметил, что территория Германии резко сократилась на востоке, но не на западе. Франции будет трудно смириться с перспективой, что, в то время как немецкие города на востоке, такие как Кёнигсберг, Бреслау, Франкфурт-на-Одере и Кюстрин, перейдут под русский контроль, Саарбрюкен на западе все еще продолжает считаться частью Германии. Он считал, что Германия не сможет стать военной державой, угрожающей миру, еще длительное время. Но он опасался, что объединенная Германия окажется под советским влиянием. По этим причинам и в качестве защиты от возможного возрождения Германии, так, как это случилось после предыдущей войны, французское правительство «должно добиваться того, чтобы от Германии на западе была отторгнута территория, по площади равная той, которую она потеряла на востоке». Французское правительство, так же как и советское правительство, выступало за установление международного управления в Рурском бассейне. О левом береге Рура еще не было принято окончательного решения. Но организационные мероприятия во французской зоне оккупации продолжились. Франция не могла согласиться с возвращением этой области Пруссии.

Бирнс пытался выражаться оптимистично. Он объяснял снова и снова, что не существовало такого намерения — создать центральное немецкое правительство; было просто необходимо образовать несколько важных центральных административных органов. Соединенные Штаты больше не повторят ошибку снова предоставить Германии займы для восстановления ее экономики. Если бы мы оказались настолько глупы, чтобы пойти на это, сказал он, тогда мы в полной мере заслужили бы свою судьбу. Народ Соединенных Штатов был настроен решительно и готов сделать все, чтобы предотвратить перевооружение Германии. Бирнс не представлял, как «ампутация» немецкой территории на западе могла быть более эффективной мерой, чем коллективные усилия всего мира, представленного в ООН.

Обсуждение привело к обострению конфликта между Францией и другими членами Контрольного совета, что препятствовало попытке создать систему контроля, развивать другие инициативы для всей Германии и проводить совместную политику. Французское правительство, предпринимая столь эмоциональные и обструкционные действия, могло проявить себя ненадежным союзником в противостоянии с Советским Союзом, которое постепенно переходило в холодную войну.

Глава 41

Потсдам: впечатления от конференции и эпилог

Главы правительств трех держав, некогда соратников в общей борьбе, собрались в Потсдаме уже не в той дружественной обстановке, какая складывалась во время их встреч в Тегеране и Ялте. Тогда их лидеров объединяли взаимные военные обязательства. В Потсдаме все было иначе. До него они могли отложить рассмотрение проблем, которые привели бы к разобщенности между ними. В Потсдаме они этого сделать уже не могли.

Совместный порыв преобразовать в лучшую сторону взаимоотношения между народами явно ослаб. Национальная дипломатия вернулась к старым стереотипам мышления и поведения, которые всего лишь недавно казались отжившими и неадекватными. Начали проявляться конфликты желаний и мнений. На Западе страх перед поверженной Германией уступил место страху перед господством советского коммунизма в Европе. В Советском Союзе недолгое доверие в подлинно добрую волю Запада сменилось уверенностью в том, что Запад намерен лишить Советский Союз заслуженных плодов победы. Как