Она увидела Габриелу — ее дочь недостойна такого красивого имени! — рядом стоял Винсент. Два сопровождавших его офицера имели соответствующие скорбному событию выражения на лицах. Впрочем, на похоронах ребенка они были совсем не к месту.

Вид Винсента в наручниках бесил Синтию. Он низвел похороны этого милого ребенка до уровня своей семьи! Все О’Кейси присутствовали тут, похожие на героев шоу Джереми Кайла. Смерть Винсента-младшего они использовали для того, чтобы улучшить свои отношения с отцом ребенка. Синтия могла бы поставить ублюдков на место, разогнать их к чертовой матери — пусть убираются отсюда подобру-поздорову и не оскверняют похороны мальчика своим присутствием! — но решила предоставить разбираться с родней зятю. Мнение Винсента о семье полностью совпадало с точкой зрения Синтии. Это было единственное, в чем они соглашались друг с другом.

Чери крепко вцепилась ей в руку. Следовало бы отпустить ребенка к родителям, но подленькое внутреннее чувство заставляло Синтию не разжимать пальцы. Пусть люди видят, что девочка предпочитает ее своим родителям. Синтия совершила чудовищную ошибку, стоившую жизни маленькому Винсу, и сполна за это заплатила. Но уж девочку она ни за что не отдаст! Без Чери у нее вообще никого не останется, а у Габриелы будут еще дети. Дочери следовало заботиться о своих малышах, а не заниматься самокопанием, погрузившись в депрессию и глотая таблетки. Габриела не в состоянии воспитывать такого умного ребенка, как Чери.

Это ее ребенок, ее и только ее! Синтия ни за что не отпустит Чери от себя!

Слушая рыдания Габби, Винсент буравил глазами Синтию, которая стояла, держа за руку его дочь. Джек Каллахан заметно состарился и выглядел не вполне здоровым. Нет, он должен завязать!

Винсент поймал взгляд дочери, и Чери посмотрела на бабушку, словно спрашивая у нее разрешения подойти к отцу. Конечно, сейчас на нем наручники, но Винсент не допускал мысли, что дочь не знает, что ее отец сидит в тюрьме. Она ведь ездила к нему на свидания. Он понимал, что Синтия — и только Синтия! — отравляет сознание ребенка своими россказнями. Впрочем, она была меньшим из зол, и Винсент давно смирился с тем, что теща присматривает за детьми, когда Габби не в состоянии должным образом о них позаботиться. Кого и следовало винить, так это его самого. Дважды он оставлял Габби одну с детьми на руках.

Он никогда не оставался на свободе подолгу, и дети его почти не знали. Неудивительно, что теперь дочь не бежит к нему с распростертыми объятиями. Девочка явно нервничала при виде отца. Из того, что рассказывала ему Габби, Винсент сделал вывод, что Синтия старается представить их в глазах детей в самом невыгодном свете. Чери он винить не мог, но возненавидел Синтию еще больше, чем прежде. Она очень искусно манипулировала всеми, даже им. Но, если приходилось выбирать между Синтией и органами опеки, бабушка имела все преимущества перед государством. Дети были за ней как за каменной стеной. Если бы только не он… если бы только не он… Во всем виноват он один.

Этот псих Джеймс никогда не поднимался выше уровня дворового дурочка. Учитывая, что именно Синтия несет ответственность за психическое здоровье сына, Винсент тревожился из-за того, что мать Габби имеет такое влияние на его дочь.

Винсент чувствовал себя абсолютно беспомощным. Он уже довольно долго испытывал это чувство, но, похоже, никогда не сможет к нему привыкнуть. Единственной мыслью, терзающей его сейчас, было найти этого ублюдка Джеймса и выпустить из него кишки. После все само собой встанет на место. В этом Винсент был уверен. Если ему суждено еще раз сесть в тюрьму, то на этот раз хотя бы за дело.

Думая о мести, Винсент поддерживал Габби настолько нежно, насколько позволяли скованные руки.

Джек Каллахан никогда прежде не чувствовал себя таким старым и слабым. Ему с трудом верилось, что он присутствует на похоронах маленького правнука. Почему он позволил им тогда поехать домой? Почему рок избрал именно эту ночь для того, чтобы безумный Джеймс решился дать волю своей ярости? И почему полиция не может его отыскать? Эти вопросы мучили Джека Каллахана и днем, и ночью. Если бы он мог, то задушил бы подонка собственными руками. Но Джеймс, казалось, сквозь землю провалился. Синтия говорила, что, когда сын приходил к ней домой, то по виду находился под действием какого-то наркотика. Он обвинял родных в том, что они разрушили его жизнь, говорил, что мать любит внуков гораздо больше, чем любила собственных детей. Судя по всему, последнее обвинение задело даже такую толстокожую суку, как Синтия.

Джек посмотрел на дочь, спрашивая у Бога, как же он позволяет таким тварям, как она и ее сын, поганить землю своим присутствием, в то время как маленький Винсент мертв. Это несправедливо!

Рядом стояла раздавленная горем Габби. Джек даже радовался, что Мэри не дожила до этого дня. По словам священника, это ее точно бы убило.

Страшный день… Ужасный во многих отношениях…

Берти Уорнер стоял на кладбище и наблюдал за церемонией с соответствующим горестному событию скорбным выражением на лице. От увиденного его воротило с души. Он считал смерть неизбежной составляющей жизни, но смерть естественную, которая приходит в положенное время, а не причинена рукой человека. Берти считал, что рак предпочтительнее пули в голову. В этом случае, по крайней мере, есть шанс закончить все дела и попрощаться с друзьями и близкими.

Похороны ребенка — хреновое дело. Такого быть не должно! Все, кто присутствует на поминальной службе, невольно радуются тому, что покойный — не их ребенок. Бывали дни, когда Берти хотелось сбежать от своей семьи хоть за тридевять земель, но на самом деле он ни за что с ними не расстался бы. Если кто-нибудь из них, не дай Бог, умрет, то Берти не сомневался, что на похоронах будет выглядеть не лучше убитых горем Винсента и Габриелы.

Но настоящей звездой церемонии была Синтия. Глаза всех собравшихся, не отрываясь, следили за бабушкой погибшего мальчика. Синтия была похожа на героиню какого-нибудь американского сериала. Черное платье по фигуре, туфли на высоких каблуках, на голове небольшая шляпка со спускающейся на лицо короткой вуалью… Надо отдать должное, она все еще хороша. Не то чтобы он хотел к ней хоть пальцем прикоснуться, даже если Синтия будет умолять об этом… Ну разве что очень сильно попросит…

Хреновый день, ничего не скажешь… А еще Берти мучило ощущение, что в этом деле не все чисто. Так обычно выражаются легавые. Его интуиция — а Берти Уорнер гордился своей интуицией — подсказывала, что что-то здесь явно не так. От поджога дурно пахло. Конечно, этот псих Джеймс способен на многое, вот только слишком уж складно все выходит…

Все знали, что Берти Уорнер недолюбливает Синтию Каллахан. Она убила его лучшего друга, хотя, по правде говоря, винить ее за необходимую самооборону не стоит. Он знал, на что способна Синтия, поэтому на похоронах не подпал под ее очарование. Хотя все вокруг говорили, что она в детях души не чает. Возможно, неприязнь его ослепила, и он, как говорится, лает не на то дерево…