Я не только выбросил некоторое количество украшений, но и сжег в печке немало жемчуга. Перед самым отъездом из Советского Союза я велел моему слуге, «большому» Ли, забросить оставшийся жемчуг в трубу на крыше» [269].

В письме на имя И. Сталина от 30 декабря 1947 г. Пу И, с одной стороны, оправдываясь за свое прошлое, а с другой, желая показать, как он исправляется, писал: «Большую часть своего существования я провел среди морально разложившихся чиновников, среди военщины, с ее честолюбивыми замыслами, а также среди империалистически настроенных людей. Мне некуда даже было обратиться за добрым советом» [270].

Почти через два года 29 июля 1949 года он вновь пишет письмо И.Сталину, благодаря за хорошее обращение и показывая, что он уже перевоспитавшийся почти простой «советский человек»: «Я пользуюсь вниманием и великодушным обращением со стороны властей, начальника УВД, начальника и сотрудников лагеря. Я чувствую себя спокойно и уверенно во всем. Здесь я впервые начал читать советские книги и газеты. Впервые за 40 лет жизни я прочитал Вашу книгу «Вопросы ленинизма» и «История ВКП(б)», узнав, что СССР действительно самая демократическая и прогрессивная страна в мире, путеводная звезда малых и угнетенных народов мира…У меня одинаковые интересы с советскими людьми, одинаковое стремление поработать для развития и процветания СССР» [271].

За пять лет, проведенных в Советском Союзе, Пу И так и не смог расстаться со своими прежними императорскими привычками. Когда его перевели в лагерь под Хабаровском, где не было обслуживающего персонала, за ним по-прежнему кто-нибудь да ухаживал. Домашние стелили ему постель, прибирали комнату, подносили еду, стирали одежду. Они в новой обстановке не осмеливались открыто называть Пу И императором и поэтому обращались к нему «высочайший». Каждый день утром они входили в комнату Сына Неба и, согласно заведенному этикету, кланялись императору в ноги, выражая тем самым ему свое почтение. В течение пяти лет пребывания арестованных в СССР на китайский праздник «Чунцзе » (китайский Новый год) обычно по давней традиции готовились пельмени и первая чашка всегда подносилась бывшему императору.

«Я сам ничего не делал и не хотел, чтобы члены моей семьи что-нибудь делали для других, – вспоминал Пу И в книге «Первая половина моей жизни». – Однажды перед обедом мои младшие братья и сестры стали накрывать для всех на стол. Я тут же запретил им это делать. Мог ли я допустить, чтобы члены моей семьи кому-то прислуживали!»

В 1947-1948 годах всех их перевели в другой лагерь, расположенный неподалеку. Впервые я разлучился со своими домочадцами и почувствовал от этого прежде всего большое неудобство. Советские власти разрешили мне питаться отдельно от всех. Но кто же будет подавать мне пищу? К счастью, мой тесть проявил в этом инициативу. Он не только подносил мне еду, но даже вызвался стирать для меня» [272].

Чтобы чем то занять арестованных китайцев, им при тюрьме выделили по маленькому участку, где те посадили зеленый перец, помидоры, баклажаны, фасоль, цветы и т.п. Пу И поливал свой зеленый участок из небольшой лейки, наблюдая как с каждым днем растут молодые побеги. По вечерам у них оставалось свободное время, которое все проводили по-разному. Многие в конце коридора тюрьмы за несколькими столами играли в распространенную китайскую игру – мацзян, другие же, сложив руки, причитали и молились. Японцы часто пели японские национальные песни.

Вскоре Пу И были улучшены жилищные условия, он был отделен от основной массы военных преступников и переведен на дачу Военного совета Дальневосточного фронта (бывшую двухэтажную дачу руководителя группы военных советников в Южном Китае в 1925-1927 гг., известного в Китае под псевдонимом Галин, командующего Особой Дальневосточной армией и Дальневосточным фронтом в 1929-1938 гг., маршала В.К.Блюхера, на которой маршал жил до 1938 года, когда был незаконно репрессирован и расстрелян) на Красной Речке, расположенную в живописном месте на берегу реки в 12-15 км от Хабаровска. Дача представляла из себя массивный каменный двухэтажный кирпичный особняк, с большими окнами, длинным балконом на втором этаже, поддерживаемым колоннами, пристроенным одноэтажным флигелем и скорее напоминала небольшой дворец какого-то магната, чем скромную дачу. На территории дачи было два фонтана, корт для тенниса, на котором бывший император мог играть в теннис.

Китайское гоминьдановское руководство неоднократно в 1946-1949 гг. просило советскую сторону передать ему Пу И.

Так, в меморандуме от 12 марта 1946 г. китайское правительство выражало надежду, что Советское правительство передаст ему бывшего императора Пу И. И казалось, что скоро Пу И окажется на китайской территории, по крайней мере, 23 марта 1946 года МИД СССР, откликнувшись на данный меморандум, ответил согласием. Однако этого не произошло.

Советская сторона поразмыслив, решила, что Пу И в Китае могут явно использовать в антисоветских целях как Чан Кайши, так и американцы.

От китайской стороны с завидным постоянством следовали очередные ноты с просьбой о передачи им Пу И: от 6 ноября 1946 года, от 8 сентября 1947 года, от 8 марта 1948 года. Но бывшего императора советские власти не отдавали. На одну из последних китайских нот от 23 ноября 1948 года последовало указание из Кремля: в передаче отказать, ноту оставить без ответа.

Однако, когда была провозглашена Китайская Народная Республика, руководство которой называло себя «младшим братом» СССР, последний уже по-братски, наконец, намекнул, что он готов отдать бывшего императора Пу И Китаю.

1 июня 1950 г. премьер Чжоу Эньлай в беседе с послом СССР в КНР заявил, что китайское правительство готово принять Пу И, если советская сторона находит это своевременным. 14 июля 1950 г. правительство СССР подписало постановление о передаче властям КНР бывшего императора Пу И. Узнав об этом Сын Неба в отчаянии пытался покончить жизнь самоубийством, но это ему не удалось, уже в Хабаровске при посадке в поезд он был изолирован от своей семьи в вагоне конвоя с советскими офицерами 31 июля 1950 г. доставлен на станцию Пограничная.

Вот как сам Пу И описывает это событие. «В Хабаровске при посадке в поезд меня разлучили с семьей и поместили в вагон с советскими офицерами.

Я лежал на полке с открытыми глазами, уставившись в одну точку; мучивший меня страх смерти не давал заснуть. Я сел, несколько раз прочел про себя молитву и только хотел было лечь, как с перрона послышались шаги; мне показалось, будто подходит отряд солдат. Я посмотрел в окно – никого не было. Мерный стук сапог постепенно затих, и лишь вдалеке зловеще мерцал свет лампы. Я вздохнул, снова забился в угол купе и уставился на пустые стаканы. Стоявшие на столике у окна. Вспомнились слова, сказанные советским капитаном Аснисом – начальником конвоя: