— Но вы не попадетесь, потому что отныне завязываете джамить. Вы переходите с активной службы в резерв. Вы становитесь… — Я напряг память, выискивая подходящий термин, почерпнутый из виденных мной шпионских фильмов. — Вы становитесь законсервированной ячейкой. Зря не высовывайтесь. Ведите себя так, будто вы обычные подростки. Так или иначе, но я с этими гадами разберусь, опущу их раз и навсегда. Или они со мной разберутся. Если в течение семидесяти двух часов не выйду с вами на связь, считайте, что со мной покончено. Тогда можете делать, что хотите. Естественно, что в случае успеха нашего дела необходимость джамить вообще отпадет. Но в последующие трое суток не высовывайтесь! Обещаете мне это?

Нейт и Лайэм с самым серьезным видом пообещали не высовываться. Я согласился прилечь поспать, взяв с них слово будить меня через каждый час, поскольку хотел без лишней задержки увидеть ответ Зеба, да и телефон Маши надо беспокоить, чтоб не отключился.

Наше рандеву состоялось в вагоне метро, напичканном камерами наблюдения, и это поначалу мне не понравилось. Но Зеб знал, что делал. Он назначил встречу в последнем вагоне конкретного поезда, отходящего от станции «Пуэлл-стрит» в такое время, когда в него битком набились пассажиры. Зеб подгреб ко мне сквозь толпу добропорядочных обывателей Сан-Франциско, которые послушно расступались, образуя, как обычно, свободное пространство вокруг бездомного.

— Привет, — едва слышно в шуме колес проговорил Зеб, глядя на мое отражение в застекленной двери. Я тоже смотрел в темное стекло и не видел никого, кто терся бы достаточно близко, чтобы подслушать нашу беседу без чувствительного микрофона. Впрочем, если дээнбисты пронюхали о нашей встрече, то нам и без прослушки конец.

— Здорово, братан, — сказал я. — Ты уж извини, что я тебя подставил.

— Ладно, проехали. Это ты меня извини. Очко маленько сыграло. Ну, так что ты решил? Удариться в бега? Исчезнуть?

— Как раз хотел поговорить с тобой об этом.

— Ну?

— Вообще-то у меня другие планы.

— Ого.

— Просто послушай, ладно? У меня есть фотоснимки и видео — по сути, документальные улики. — Я залез рукой в карман и потревожил Машин мобильник. По дороге в метро я купил на Юнион-сквер зарядное устройство и включил его, сидя в кафе, достаточно надолго, чтоб индикатор на дисплее показал четыре штриха из пяти. — Надо передать их в «Гардиан» Барбаре Стрэтфорд. Но за ней наверняка установлено наблюдение. Они ждут, когда я объявлюсь.

— А тебе не приходило в голову, что они меня тоже ждут? Если ты клонишь к тому, чтобы я передал той тетке твои вещдоки, то без мазы. Стоит мне нарисоваться в радиусе одной мили от ее дома или офиса…

— Я хочу, чтобы ты вызвал на встречу со мной Ванессу. Даррел когда-нибудь рассказывал тебе о Ванессе? Она…

— Да, говорил. Ну и что? Думаешь, ее не пасут? Так же, как тебя и всех, кого тогда арестовали?

— Думаю, пасут. Но не так, как меня. И потом, Ван не у дел, а значит, ее не подозревают. Она не сотрудничала со мной ни в одном… — Я запнулся, подыскивая слово. — …Из моих проектов. Так что Ванессу наверняка держат на длинном поводке, и если она по телефону выразит желание объяснить «Бэй Гардиан», скажем, отчего я такой говнюк, дээнбисты, возможно, позволят ей сделать это.

Зеб некоторое время молча пялился на вагонную дверь.

— Ты знаешь, что будет, если они опять нас повяжут. — Это прозвучало как утверждение, а не вопрос.

Я кивнул.

— И тем не менее готов на это? Знаешь, кое-кого из заключенных при мне увезли с Острова Сокровищ на вертолетах. В противоположную от берега сторону. Есть страны, где Америка может позволить себе иметь офшорные зоны пыток. Оттуда нет пути назад, и там будешь гнить заживо до конца дней своих. Там пожелаешь только одного — чтоб тебе позволили вырыть могилу, поставили над ней и выстрелили в затылок, лишь бы покончить с этим.

Я тяжело сглотнул и снова кивнул.

— Тебя и это не останавливает? Мы с тобой можем залечь на дно прямо здесь, в Сан-Франциско, на долгое-долгое время и переждать, пока в нашей стране не наступят лучшие времена. Пока не вернется прежняя жизнь!

Я помотал головой.

— Ничто не придет и не наступит само собой. Ты правильно говоришь, это наша страна. И ее у нас отняли. Террористы, которые на нас напали, остались на свободе, а мы — нет! Я не могу прятаться год, десять лет, всю свою жизнь в ожидании, когда кто-то подарит мне свободу. Если хочешь быть свободным человеком, стань им!

В тот день Ван вышла из школы после окончания занятий и расположилась на заднем сиденье автобуса в тесном кружке подруг, болтая и хохоча, — в общем, все как обычно. Остальные пассажиры невольно обратили на нее внимание — во-первых, она вела себя очень шумно; а во-вторых, ее лицо чуть ли не полностью закрывали огромные мягкие поля дурацкой шляпы, будто забытой на голове после репетиции школьного спектакля о дамах и рыцарях эпохи Ренессанса. В какой-то момент подружки сбились в кучку, затем вдруг разом обернулись и стали смотреть через заднее стекло автобуса, показывая на что-то пальцами и хихикая. Огромная шляпа уже перекочевала на девочку одного роста с Ван и со спины очень похожую на нее.

И никому не было дела до маленькой, незаметной школьницы с азиатскими чертами лица и скромно опущенными глазами, одетой в невзрачную школьную форму старого образца, когда она выходила из автобуса за две остановки до станции метро. Вдобавок как раз в этот момент та шебутная, в шляпе, что-то выкрикнула, а ее подруги рассмеялись так громко, что даже водитель не сразу тронул автобус с места, а обернулся со своего сиденья и бросил на озорниц строгий взгляд.

Ван с опущенной головой торопливо зашагала по улице; хвостик волос прыгал поверх воротника давно вышедшей из моды «дутой» куртки. Заранее подложенные в туфли подушечки под пятки сделали ее ростом на два дюйма выше, а походку — шаткой и неуверенной. Вместо контактных линз она надела свои нелюбимые очки с большими стеклами, закрывающими половину лица. Я не сразу узнал ее, поджидая под навесом автобусной остановки с противоположной стороны, а когда разглядел, встал со скамейки, пересек улицу и с полквартала шел следом на некотором удалении.

Встречные пешеходы, завидев меня, торопливо отворачивались от беспризорника в замызганной хламиде, с переполненным дряхлым рюкзаком за спиной и грязной картонкой на груди с неряшливо накорябанной просьбой о подаянии. Никто не хочет встречаться глазами с нищим подростком, а то, не дай бог, прилипнет как банный лист, начнет клянчить мелочь. Целый день я в таком виде бродил по Окленду, и за все время со мной заговорили только двое — свидетель Иеговы и сайентолог; оба святоши пытались обратить меня в свою веру. На душе после встречи с ними остался неприятный осадок, как будто ко мне на улице пристали извращенцы.

Ван в точности исполняла мои письменные инструкции. Зеб передал их ей тем же способом, каким подкинул мне у школы свою записку — «нечаянно» толкнул, когда она стояла на автобусной остановке, а потом долго извинялся. Я не старался подобрать слова, а просто изложил на бумаге то, что думал и чувствовал: «Знаю, ты против. Я все понимаю. Но мне нужна твоя помощь в этот самый важный момент в моей жизни. Прошу тебя. Очень прошу».