Может, это она слишком спешит. Что если он любит ее не так сильно, как она его? Чего он хочет, чего ждет? Неплохо бы выяснить. Но ведь об этом прямо в лоб не спросишь? Даже у такого отвратительно честного мужчины.

Она решила начать с малого. Теперь, когда все эти договоренности, угрозы и принуждения были позади и больше не осложняли их отношения, ей нужно придумать что-то еще.

Широкая улыбка заиграла на ее губах, поскольку в этот миг ей в голову пришла великолепная идея.

Милли повернула голову, чтобы посмотреть на него, и увидела, что он мрачно разглядывает балдахин.

Опершись подбородком на его мощную грудь, она сказала:

— Ты прекрасный танцор.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Что?

— Я просто вспомнила нашу первую встречу. Я тогда сразу подумала, какой ты красивый и привлекательный, но, когда ты пригласил меня на танец, я испугалась, что для кавалера на паркете ты слишком большой и неуклюжий.

Он отвел глаза.

Что, опять все сначала?

Не в силах сдержаться, Милли погладила его грудь, потом ее рука опустилась ниже, лаская твердые бугры его пресса.

— Но, когда ты буквально вытянул меня на круг того вальса под голубыми канделябрами, ты был потрясающе грациозен. — Запечатлев поцелуй на его коже, она слизнула соль со своих губ и удовлетворенно вздохнула. — Никогда в жизни я никого так не хотела.

Его ноздри дрогнули и губы скривились. Улыбка? Или она выдает желаемое за действительное?

— Я слышала, как ты пел Якобу, — призналась она. — У тебя прекрасный голос.

Он не произнес ни слова благодарности, но она увидела, как по его коже поползли красные пятна. Краснеющий наемник? Могла ли она против него устоять?

— Мы оба знаем, что ты получил далеко не великосветское воспитание, — отважилась продолжить Милли, показывая, что ей интересно его прошлое. — Это мама научила тебя петь и танцевать?

Он сглотнул и посмотрел ей в глаза.

— Мать научила меня петь, но не танцевать вальс.

— Да? И кто же, если не секрет, научил тебя вальсировать?

Какая-нибудь бойкая шлюшка. Милли сузила глаза, представляя себе белокурую красотку с грудями на два размера больше ее, вальсирующую с ним, прежде чем предложить себя, встав перед ним на четвереньки…

— Уэлтон.

Милли ахнула. Потом фыркнула и зашлась в приступе неподобающего леди хохота, от которого затряслась кровать.

— Ты… шутишь, — с трудом выговорила она между пароксизмами смеха.

— С какой стати? — смущенно спросил он, и на его лице появилось молодое, почти мальчишеское, выражение. — Начав вращаться в высшем свете, я понял, что мне нужно усваивать его обычаи.

Чем дальше он объяснял, тем сильнее она смеялась.

— К тому времени я освоил достаточно боевых стоек во всевозможных сочетаниях. А танцы, по-моему, не сильно отличаются, только ко всему прочему добавляется еще и музыка.

Она перестала смеяться, вздохнула и нежно обняла его.

— Тебе нравится танцевать?

Он пожал плечами.

— Я не знаю.

— В тот вечер тебе, кажется, понравилось, — напомнила она.

— Это был не я.

О да, в тот вечер он был Бентли Драмлом. Очаровательным, любезным, порочным Бентли Драмлом. И все же… в тот вечер она обмана не распознала. Он не убил ее, потому что хотел ее. Потому что… возможно, он сам получал удовольствие?

— Знаешь, мне хотелось бы когда-нибудь повторить это еще раз. — Милли посмотрела на него, чтобы оценить реакцию. Ее встревожило, что он помрачнел, но тем не менее продолжала: — Представь себе, мы могли бы отправиться в твоей прекрасной карете даже в тот же «Сапфировый зал», если хочешь, и танцевать до упада, а потом найти тот темный уголок и закончить то, что мы начали в тот вечер…

— А помнишь, что ты мне сказала? — мрачно спросил он.

— Я много чего говорю, половину не успевая подумать, тем более запомнить. — По ее коже пробежал холодок, когда она принялась лихорадочно рыться в памяти.

— Зато я не забыл. — Арджент так резко сел, что едва не сбросил ее на пол. — «После того, как все кончится, я не хочу больше вас видеть». — Не глядя на нее, он поставил ноги на пол. — Вот что ты сказала, и я дал слово, что так оно и будет.

Милли села, скрещенными руками прикрывая груди.

— Видимо, я передумала.

— Нет.

Он встал и принялся натягивать брюки.

Пораженная, Милли замерла и смогла ответить только тогда, когда он уже просовывал руки в рукава рубашки.

— Не уходи! — Она ненавидела эту просительную интонацию в голосе и то, какой ранимой он заставлял ее себя почувствовать. — Мы только…

— Мне следовало уйти раньше, до того как это все произошло. Сразу отправиться домой.

Милли никогда не могла понять, как в этом голосе ярость сочеталась с холодом.

— Просто доставить тебя сюда и уйти. Тогда ничего этого не было бы.

Милли не понимала. Одновременно пыталась вспомнить, где ситуация вышла из-под контроля, и отчаянно пыталась придумать, как его остановить или хотя бы притормозить.

— Кристофер, то, что было сейчас между нами, это прекрасно. Это может стать началом чего-то серьезного. Или ты этого боишься? От этого ты бежишь? Я могу помочь тебе. Постой, мы…

Он резко повернулся к ней.

— Я ни от кого не бегу! — прогрохотал он. — Я ничего не боюсь. Я ничего не чувствую.

— Ты лжешь! — обвиняюще проговорила Милли. Ей было лучше знать, ведь она ощущала тепло его эмоций, и они согревали ее.

— Думаешь, ты такая смелая? — Он подошел к ней вплотную, его лицо дышало морозным холодом. — Милли, ты и вправду считаешь, что сможешь мне помочь? Смывать запекшуюся кровь с моих перчаток, когда я вернусь с очередного убийства? На мои кровавые деньги обставишь дорогими безделушками мой особняк? Вдохнешь жизнь в ходячего мертвеца? Не смеши!

Милли передернуло от его жестокой грубости, но она понимала, почему он так поступает.

Негодует, отталкивает ее. Проверяет на прочность. Подняв подбородок, она с болью проглотила обиду и обратилась к тому, что было в нем доброго:

— Все эти годы ты чувствовал внутреннюю пустоту или, как ты выражаешься, был ходячим мертвецом. А теперь ты возвращаешься к жизни. Я это вижу. Чувствую.

Она встала на колени, одной рукой по-прежнему прижимая к груди простыню, а другую протянув к нему.

— Кристофер Арджент, позволь мне любить тебя! Тебе не надо будет больше убивать людей.

— Ты ошибаешься, — отстранился от нее он. — Я убийца. И отправлюсь в ад. И не хочу никого тянуть за собой.