— Я очень рада с вами познакомиться, мисс… — Я с на деждой гляжу на Эндрю, ожидая подсказки, и уже готова пнуть его ногой. А он стоит как ни в чем не бывало и скалится.

— Зовите меня Марна, — говорит мама Эндрю.

Потом она берет меня за руки, разводит их в стороны и с сияющей улыбкой оглядывает с головы до ног.

— Вы что-нибудь ели? — спрашивает она, взглянув сначала на Эндрю, потом снова на меня.

— Да, мама, успели перекусить недавно.

— Нет, я непременно должна вас накормить. Я приготовила тушеное мясо и запеканку из стручковой фасоли.

Она отпускает одну мою руку, а за другую ведет в гостиную, где над камином висит огромный телевизор.

— Садитесь, пожалуйста, я сейчас принесу вам тарелку.

— Мам, она совсем не голодная, честное слово! — Эндрю входит в гостиную вслед за нами.

А у меня уже голова идет кругом. Так, значит, она обо мне знает, и, по-видимому, достаточно много, чтобы обращаться со мной как с давней знакомой. Такая милая, все время улыбается, словно и впрямь успела меня полюбить. Не говоря уже о том, что держит за руку не своего сына, а меня, когда мы идем по дому. Может, я чего-то не понимаю, или она действительно самая очаровательная женщина на земле с безупречным характером. Что ж, как бы там ни было, она мне очень нравится.

Марна смотрит на меня, склонив голову в сторону, ждет, что я скажу. Мне ужасно не хочется обидеть ее, чувствую себя неловко.

— Спасибо большое, — говорю я, — но я пока совсем не проголодалась. Ни капельки, честное слово.

Ее улыбка становится еще мягче.

— Тогда, может, хотите чего-нибудь выпить?

— Да, было бы хорошо. Чая, если можно.

— Ну конечно можно. С сахаром или без, с лимоном, персиковый или с малиной?

— Просто с сахаром, пожалуйста. — Сажусь посередине дивана с темно-красной обивкой.

— А тебе, милый?

— То же, что и Кэмрин.

Эндрю садится рядом со мной, а она перед тем, как выйти на кухню, с задумчивой тихой улыбкой окидывает нас обоих взглядом.

Я быстро поворачиваюсь к Эндрю:

— Что ты ей говорил про меня?

Эндрю усмехается.

— Да ничего особенного, — небрежно отвечает он, но меня сейчас этим не проведешь. — Ну, просто, что встретил хорошую девушку, жутко красивую и сексуальную, которая ругается как сапожник и у которой на левом бед ре симпатичная крохотная родинка.

Я пинаю его ногой. Он улыбается еще шире.

— Нет, конечно, детка. — На этот раз Эндрю говорит серьезно. — Сказал, что познакомился с тобой в автобусе и что с тех пор мы с тобой вместе. — Он успокаивающе гладит меня по ноге.

— Маловато для того, чтобы она меня вдруг так полюбила.

Эндрю только пожимает плечами, но тут возвращается его мама с двумя стаканами чая. Она ставит их перед нами на журнальный столик. На стенках стаканов нарисованы маленькие желтые подсолнухи.

— Спасибо, — говорю я, пробую чай и осторожно ставлю стакан обратно. Ищу глазами на столике какую-нибудь подставку и не нахожу.

Марна опускается на стул напротив нас:

— Эндрю говорил, вы из Северной Каролины?

Ага… Ничего не говорил, значит? Так и слышу, как он про себя ухмыляется, причем громко. Понимает, я не могу сейчас грозно взглянуть на него, не могу шлепнуть или сделать еще что-нибудь, что позволяю себе в нормальной обстановке. Сижу и улыбаюсь как дура, словно его нет рядом.

— Да, — отвечаю я, — родилась в Нью-Берне, но почти всю жизнь прожила в Роли. — Делаю еще глоточек.

Марна скрещивает ноги и кладет руки на колени. На ней скромные украшения — по два простых колечка на каждой руке, в ушах маленькие золотые сережки и к ним небольшое ожерелье поверх застегнутой на все пуговицы белой блузки.

— Правда? Моя старшая сестра прожила в Роли шестнадцать лет перед тем, как переехать обратно в Техас. Прекрасное место.

Я с улыбкой киваю. Догадываюсь, что этот разговор она затеяла из вежливости, чтобы разрядить обстановку и предоставить мне возможность не чувствовать себя скованной, потому что в комнате повисло неловкое молчание, и она то и дело поглядывает на Эндрю. А он сидит и молчит. И это молчание порождает во мне странное чувство, будто я здесь единственный человек, который не понимает, какие мысленные токи незримо проходят между остальными.

— Скажите, Кэмрин, — говорит Марна, отводя глаза от Эндрю, — куда вы ехали, когда познакомились с Эндрю?

Вот это да! Такого вопроса я никак не ожидала. Врать мне не хочется, но говорить правду… Это не тот разговор, который можно затеять за чашкой чая с едва знакомым человеком.

Эндрю делает большой глоток и ставит стакан обратно на столик.

— Мы с ней оказались в одинаковом положении, — приходит он мне на выручку, и я облегченно вздыхаю. — Я ехал по своим делам, она — по своим, и наши дороги случайно пересеклись.

В глазах Марны загорается огонек любопытства. Она смотрит на меня, потом снова на Эндрю, а потом на нас обоих. На ее добром лице светится нечто загадочное, в нем нет и следа скептицизма, которого я ожидала.

— Знаете, Кэмрин, я хочу, чтобы вы знали: я очень рада, что вы встретились. Кажется, ваше общество помогло Эндрю пережить непростое для него время.

По лицу ее пробегает тень, и краем глаза я замечаю, что Эндрю бросает на нее настороженный взгляд. Я предполагаю, он означает, что она сказала довольно, или, может быть, он тревожится, как бы она не сказала чего-нибудь такого, что заставит его смутиться передо мной.

Я чувствую себя не в своей тарелке, похоже, есть между ними что-то такое, что мне неизвестно, но ради его матери я заставляю себя улыбнуться.

— Да, вы правы, мы действительно очень помогли друг другу, — говорю я и улыбаюсь еще шире, потому что мои слова — это больше, чем просто правда.

Марна легонько хлопает ладонями себя по коленям, улыбается счастливой улыбкой и встает:

— Мне надо срочно позвонить. — Она неопределенно машет рукой. — Совсем забыла сказать Эшеру про мотоцикл, который он хочет купить у мистера Сандерса. Лучше сейчас, а то опять забуду, извините меня, я скоро. — Она украдкой еще раз смотрит на Эндрю и выходит.

Им, верно, и в голову не приходит, что я ничего не знаю о каких-то событиях, о которых мне, очевидно, не полагается знать. Может, все-таки я ей не понравилась и она хочет скрыть это и разыгрывает передо мной спектакль, чтобы не ставить Эндрю в неудобное положение? Или здесь скрывается что-то еще, что-то совсем другое? Эти мысли сводят меня с ума. Я уже чувствую себя не так покойно и непринужденно, как вначале, когда я с ней только познакомилась.

И действительно, через несколько секунд после ее ухода Эндрю тоже встает.