У Николая было лишь несколько советчиков, субъективно по-настоящему убежденных: мать и Алике, которые стремились усилить свой авторитет, Константин Победоносцев, который хотел спасти всевластие самодержавия, Сергей Витте, который намеревался вести самодержавную Россию в Европу.

Они из различных мотивов побуждали Николая к провозглашению его политической воли. 17 января 1895 года он выступил с речью перед представителями дворянства и произнес приставшие к нему надолго слова: «Я знаю, что в последнее время на собраниях земств стали громко звучать голоса мужей, которые питают безумные мечты об участии представителей земств в решении задач правления. Каждый должен знать, что я, который отдает все свои силы благу нации, так же твердо и непоколебимо придерживаюсь принципа самодержавия, как и мой незабвенный отец».

Либеральная оппозиция отреагировала «Открытым письмом», которое, полагал публицист Петр Струве, царь должен воспринять как вызов. Николай не объявил войну никому. Его и не интересовала реакция на речь. Он выполнил данный ему Богом долг и был удивлен, что были люди, которые утратили связь с самодержавной традицией. Но он блестящей коронацией примирит их с монархией.

До этого момента прошло более года, поскольку в течение 1893 года Александра вынашивала своего первого ребенка. Весной она отправилась с Николаем в приветливое Царское Село, где у них была резиденция в Александровском дворце, который она велела обустроить на свой вкус. Оттуда Николай сообщал в письме матери: «…Светлый восторг наполнил нас, когда мы обустроились в этих чудесных покоях… Бледно-лиловая комната пленительна. Спрашиваешь себя, когда она смотрится лучше, вечером или при дневном свете. Спальня радостная и уютная. И первейшая комната Алике – салон в стиле чиппендейл – совершенно прекрасен, весь в светло-зеленом… В моем рабочем кабинете и в столовой поставлены новые печи и повешены новые гардины. Дважды мы поднимались на будущий детский этаж, где помещения замечательно воздушные, светлые и уютные».

Александра чувствовала себя больной, но 15 декабря 1895 года произвела на свет здоровую девочку. Первое разочарование по поводу того, что не родился наследник престола, быстро прошло. Преобладало счастье от дочки Ольги. Александра с большей охотой была матерью, чем представительницей империи. Однако она сделала выбор, и следующей кульминационной точкой ее интеграции в эту православную империю должна была стать коронация царем и царицей всея Руси. Николай сознательно использовал древний титул, не умаляя достоинства императорского сана.

Коронационные торжества состоялись в Москве в мае 1896 года. Коронация превратилась в драму. Причем начиналось все прекрасно. Царь и царица прибыли в Москву, народ с ликованием приветствовал их на улицах. Где бы ни появлялся Николай со своей юной, прекрасной женой, их заливали волны симпатии. Коронация была торжеством величия, блеска и традиций России. Среди гвардейских полков процессия российских и иностранных сановников шествовала в Успенский собор в Кремле. На Александре было древнерусское одеяние, белое платье с великолепным серебряным шитьем, Николай же надел простой мундир Преображенского гвардейского полка. В соборе было установлено возвышение с двумя тронными креслами. Для Николая подготовили отделанный бриллиантами и драгоценными камнями трон царя Алексея Михайловича, для Александры – трон из слоновой кости принцессы Софьи Палеолог, супруги великого князя Московского Ивана III. На расположенном сбоку третьем троне заняла место вдовствующая императрица Мария Федоровна. Коронационная церемония следовала традиционному чину вплоть до некого символического жеста, когда коронованный Николай II сначала на краткий миг возложил на голову супруги свою корону, а затем малую. Великие князья положили ей на плечи тяжелую коронационную мантию, Николай украсил ее цепью высших орденов, помог ей, преклонившей перед ним колени, подняться и поцеловал – Александра стала императрицей и царицей всея Руси. Возглавляемые вдовствующей императрицей все члены семьи поцеловали ей руку. За выходом из собора и принятием поклонения народа следовал званый обед на набережной Москвы-реки для приблизительно 7000 приглашенных гостей.

Следуя традиции, народ угощали на Ходынском поле. Неумелость организаторов, давка стотысячной толпы и возникшая в результате паника привели в неконтролируемое движение огромную массу народа. Люди были затоптаны насмерть, падали в колодцы и канавы, их безжизненные тела сносила толпа перепуганных людей. На коронационных торжествах погибли тысячи людей. Когда императорская чета узнала о драме, она хотела тут же прервать празднества и удалиться в монастырь для молитвы. Но семья настояла на продолжении всех приемов, парадов и балов. Николай и Александра подчинились воле дяди – великого князя. Император выдал каждой пострадавшей семье из своей кассы по 1000 рублей. Он с женой посетил выживших в больницах. Николай и Александра были глубоко несчастны. Император винил себя только в одном: когда расследование выявило, что основную ответственность за трагическую смерть столь многих людей несет великий князь Сергей, шурин императорской четы, Николай воспрепятствовал его наказанию: он опасался конфликта между женой и ее сестрой Елизаветой Федоровной. Император упустил шанс для прочной связи между собой и народом.

Вместо этого Николай с Александрой отправился за границу, представился в Вене, Берлине, Копенгагене, Лондоне и Париже. Путешествие не было лишено проблем в политическом отношении. Противоположные интересы Англии, Германии и Франции вынуждали к осторожным мерам, которые, однако, шли навстречу действиям русского императора, готового к уступкам в политических вопросах. В одном пункте Николай и Александра были едины: против германского кайзера Вильгельма II можно было действовать только осторожно и твердо.

В России начались собственно будни. Николай и Александра окончательно переехали в Царское Село. Зимний дворец они использовали только в официальных целях. Первоначальная популярность Александры уже тогда начала падать. Она отвергала компанейское легкомыслие и закрылась от привычной невинной веселости петербургской аристократии. Она отгородилась от придворного общества невидимой разделительной стеной. Александра вынуждена была день за днем вести позиционную борьбу с жизнерадостной и готовой властвовать свекровью, которой юная императрица с ее чопорностью и ограниченными дипломатическими способностями часто уступала. Вступление Александры в русскую жизнь из-за скорой последовательности перехода в другую веру, траура, свадьбы и коронации находилось под влиянием такого рода компактного и традиционно консервативного образа мыслей, что полученные при этом впечатления она принимала за подлинную жизнь и присвоила себе в семье и политике судейский морализм, который не только всеми отвергался, но и оказывал негативное влияние также и на супруга в его ограниченной готовности к принятию решений. Александра не приспосабливалась, как предшествовавшие ей императрицы, а придавала своей адаптации провоцирующую своенравность, которая значительно более отвечала ее характеру, чем осознанному эгоизму. Репутация чужеземки, которая колеблется между английским пуританизмом и немецкой мелочностью, быстро распространилась, и ее нельзя было исправить. Граф Масолов, в течение многих лет шеф петербургской придворной канцелярии, писал: «В это время стало очевидно, что горизонт царицы был горизонтом маленькой немецкой принцессы, чудесной матери, которая любит порядок и бережливость в доме, но которая по своей внутренней концепции не в состоянии быть настоящей царицей. Это особо достойно сожаления ввиду силы ее характера и воли, которыми она могла бы быть так полезна правителю. Однако, к сожалению, ее представления превосходили их у государя, и в дальнейшем ее помощь оказывала на него вредное воздействие». Царская вдова Мария Федоровна свела проблему в простое предложение: «Как ужасно, что царица не понимает, насколько царь нуждается в популярности!»