Но есть вероятность, что первоначальная история Лобова 1956 г. все же правдива. Возможно, ее подтверждает ранее упомянутое письмо Центрального Комитета партии партийным организациям 18 января 1935 г., разосланного за 5 дней до процесса ленинградских чекистов; Сталин (почти точно) утвердил, а возможно, и редактировал это письмо. В письме говорится, что недооценка опасности, которую представляют бывшие оппозиционеры по мере того, как их положение становится все более и более безнадежным, «сыграла злую шутку с работниками Наркомвнудела в Ленинграде. Пусть это послужит нам уроком». Далее в письме говорится:

«Это не значит, конечно, что нужно охаивать огульно ленинградских работников Наркомвнудела. Но это несомненно значит, что надо им помогать систематически как людьми, так и советами, будить и заострять их бдительность, подымать и укреплять их боевую готовность»[848].

Но даже если Сталин и просил о мягком приговоре ленинградским чекистам, то это совсем не обязательно предполагает его участие в убийстве Кирова. Для такого отношения у вождя могли быть и совершенно другие причины. Формулировки, использованные в письме от 18 января, возможно, свидетельствуют, что он не намеревался нанести удар по НКВД, а скорее хотел призвать всех сотрудников к большей бдительности. Может быть, прав и Роберт С. Такер, считающий, что сравнительно мягкие приговоры были «направлены на то, чтобы успокоить высших руководителей НКВД, у которых теперь были причины беспокоиться о своей будущей судьбе»[849].

Если бы все произошло во времена большого террора 1937-1938 гг., то Орлов был бы, вероятно, прав; для Сталина действительно было бы естественнее сместить Ягоду и сурово наказать ленинградских чекистов. Однако в январе 1935 г. до всепроникающего страха заговоров и массовой истерии, типичной для этих времен, было еще далеко.

Более того, количество обвинений, возможных для предъявления ленинградским чекистам, было довольно ограниченным. Так, в «Письме старого большевика» говорится, что они не признавали вины и говорили о нежелании Кирова иметь многочисленную охрану[850]. Защищали ли они себя, нам не известно. Однако ничего невероятного в этом нет. «Мягкие» приговоры сроком в 2-3 года могут также свидетельствовать, что для осуждения руководства Ленинградского управления НКВД нашлось не слишком много оснований. Разумеется, были осуждены Медведь, Фомин и Запорожец: как руководители, они несли основную ответственность. Но никогда не было доказано, что они лично совершили какие-либо конкретные ошибки. Как мы видели, по распоряжению Рубина и Котомина Николаева освободили из-под ареста 15 октября. И в этом нет ничего подозрительного: Николаев предъявил партбилет, подтвердил, что он работал в Смольном и что у него есть веская причина для встречи с Кировым.

Московские сотрудники НКВД, которые допрашивали своих ленинградских коллег сразу после убийства, похоже, этим вопросом особо не интересовались. Вместо этого они проводили свое расследование на основе показаний Марии Волковой[851]. Измышления Волковой, которым не поверили ленинградские чекисты, были вполне серьезно восприняты командой следователей из Москвы, которую возглавлял Агранов. При этом общий надзор за расследованием осуществлял сам Ежов. Именно слова Волковой и определили судьбу Бальцевича, который единственный из всех получил суровый приговор (10 лет лагерей). По утверждению Волковой, именно Бальцевич уничтожил письмо, в котором она якобы предупреждала Кирова о готовящемся убийстве.

Помимо мягких приговоров ленинградским чекистам, также обращает на себя внимание необычно хорошее обращение с осужденными чекистами и после ареста, и в лагерях. Во время показательного процесса над Бухариным, Ягодой и другими в 1938 г. утверждалось, что Ягода обеспечил осужденным ленинградским чекистам хорошее обращение с ними. Он позаботился об их семьях, а сами они доставлялись в лагеря не в обычных вагонах для транспортировки заключенных, а в специальных вагонах[852]. Ходили также и другие слухи, описывающие привилегии, которыми они пользовались в лагерях. Например, их якобы назначали на административные должности, и вообще они устраивались там относительно неплохо[853].

Хотя нет причин верить всем ходившим об этом слухам, но ленинградским чекистам действительно предоставлялись некоторые привилегии по сравнению с обычными заключенными. Такие привилегии не были чем-то необычным в лагерях. Все чекисты, по тем или иным причинам попавшие в те времена в лагеря, назначались на различные административные должности, даже с правом ношения прежней формы[854].

Кроме того, особое отношение к бывшим сотрудникам НКВД можно объяснить профессиональной солидарностью, существование которой само по себе не лишено разумных оснований, что также можно подтвердить и документами. Так, офицер НКВД в отставке Судоплатов вспоминал, что даже в худшие времена террора высшие руководители НКВД проявляли заботу о семьях своих арестованных коллег[855].

Как мы видели, Хрущев посчитал подозрительным не только мягкие приговоры ленинградским чекистам, но и то, что через несколько лет они были расстреляны. По мнению Хрущева, их ликвидация должна была скрыть следы настоящих организаторов убийства Кирова[856]. Тем не менее это противоречит логике: если бы сначала слишком мягко обошлись с людьми, то зачем потом их расстреливать? Тем не менее во время больших чисток, которые проводились в органах после смещения Ягоды и замены его на Ежова на посту наркома НКВД, расстрел не являлся экстраординарным событием. Следует иметь в виду, что террор особенно сильно ударил именно по сотрудникам НКВД. Как упоминалось выше, по имеющимся данным, в стране были расстреляны 20 тыс. чекистов. Представляется, что Ежов в полной мере использовал возможность избавиться от как можно большего числа людей Ягоды.

Напротив, есть все основания полагать: если бы Сталин действительно организовал убийство Кирова через Ленинградское управление НКВД, то, чтобы избежать утечки информации, ему следовало принять все меры к скорейшей ликвидации ленинградских чекистов, а не ждать несколько лет. И судебный процесс в январе 1935 г. предоставлял ему отличную возможность.