Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Проходите, не бойтесь, – услышал я голос девушки.
– Нет! – Я выставил перед Сологубом и его людьми руку. – Сначала я.
Здесь было темно и скользко. Мерзкая органика покрывала пол и стены толстым слоем. Когда глаза привыкли к сумраку, я увидел людей. Вернее, сначала я увидел одного человека – он стоял вплотную к стене и не шевелился. Голова его безвольно склонилась набок. Вдруг я понял, что он не стоит, а висит. И увидел еще нескольких, все они висели на стене, как мухи на липкой бумаге. Нельзя было понять, живы ли они хоть наполовину.
– Стой, это же гербарий, – просипел мне в ухо Крэк.
– Проходите, здесь не опасно, – успокоила его Тася.
Что ж, ей видней. Мы двинулись по коридору, превратившемуся из-за наростов биомассы в мокрую нору. Люди были на каждом шагу. Никакого беспокойства они не причиняли.
– Они живы? – тихо спросил я у Таси.
– Не знаю, – безразлично ответила она. – Осторожней, здесь спуск.
Предупреждение поступило вовремя – я едва не скатился в какую-то дыру в полу. Оказалось, там была лестница, правда, почти неразличимая из-за органики.
Я наконец догадался включить фонарь. Луч света уперся в багровые наросты, которые шевелились и подрагивали, истекая белым соком. Очередной проход мы преодолели, скрючившись в три погибели. И наконец оказались в просторном подвальном помещении, слабо освещенном обрывками люкс-кабеля.
Свет фонаря упал на очередного вздувшегося уродца – он сидел на корточках и собирал внутренности, выпавшие из трещины в животе. Заметив нас, он спрятал глаза и жалобно заскулил. Я обошел его стороной, потом заметил, что кое-где копошатся другие люди. Зачем они тут находились и чего добивались, я не мог понять, сколько ни силился.
– Господин Марциони вон там, – сказала Тася и остановилась.
Я пригляделся. В сумраке угадывалось что-то массивное, неподвижное, возможно, просто груда хлама. Приличная груда, выше человеческого роста.
– Где он? Я не вижу.
– Ты все видишь. Иди прямо.
Я пожал плечами и сделал, как велела Тася. Когда до этой груды оставалось шагов десять, она вдруг зашевелилась. Я остановился в нерешительности, водя туда-сюда фонарем.
– Не бойся. Подойди, – донеслось до меня.
Я сделал еще несколько неуверенных шагов. И наконец понял, что имела в виду девушка.
Это была не груда хлама, а невероятно разросшееся человеческое тело. Узнаваемую форму оно давным-давно потеряло, однако, проявив фантазию, я смог определить хотя бы место, где прежде была голова. От человека, впрочем, там осталось процентов десять. Остальное – биомасса.
– Не узнаешь? – спросил Марциони.
– Отчего же. Вас завсегда узнаю, господин губернатор, – я все еще опасался подходить вплотную.
Груда зашевелилась, выпустив из себя ведра два белого сока. На меня уставился глаз, похожий на сдувшийся футбольный мяч.
– А я тут немножко приболел, – сказал Марциони. – Как говорится, жить буду, любить – никогда.
Он как-то странно закряхтел, видимо, рассмеялся.
– Хочешь меня прикончить? – спросил он вдруг.
– Ты уже сам себя прикончил, – ответил я с нескрываемой жалостью.
– Ты не прав, Грач. Ты сам не знаешь, как ты не прав. Я потерял одну жизнь, но приобрел другую. Совсем другую. Возможно, в отличие от тебя я уже никогда не умру. Я уже другой, совсем другой.
– Это я вижу, – сложно было не согласиться. – Может, мне стоит тебе позавидовать?
– Завидовать не стоит никогда и никому. Твоя судьба в твоих руках. Все зависит от ясности поставленных целей. Si l'objectif est clair – tu l'atteindras.[5]
– Следует полагать, твоей целью было превращение в кучу дерьма?
Он не отвечал. Я слышал тяжелое медленное дыхание, а еще – бульканье в недрах его нового тела.
– Зачем это все? – спросил я. – Ради чего разрушен город и погублены люди? Неужели ради денег? Ни за что не поверю.
– Ради людей, – ответил Марциони. – Ради граждан Гарсии. Им не повезло, они стали жителями разорившейся колонии. Они в этом не виноваты. Я пытался исправить несправедливость. Надо было только начать. Надо было только показать, что у нас все в порядке. И тогда про нас бы вспомнили. В нас бы вложили деньги и построили этот мир заново.
– Ладно врать-то, – усмехнулся я. – Сердобольный ты наш… Плевать тебе на Гарсию и ее обиженных жителей.
– Не тебе об этом судить, Грач. Ты – пташка мелкая.
– Мелкая, зато шустрая. И оранжевый сейф мы, между прочим, нашли. И факты сопоставить было совсем нетрудно. Да, ты хотел построить на Гарсии гигантскую декорацию, но не для того, чтобы помочь обитателям. А чтобы привлечь внимание к себе и снова попытаться пройти в Парламент Федерации. Вот и весь твой тупой расчет. Денег ты настриг больше, чем сможешь потратить до старости, вот и захотелось новых ощущений. Стать маленьким богом, например…
– А одно другому не мешает, Грач. Нельзя решать судьбу целой колонии, не обладая политическим весом. Здесь все одно к одному. И закончим на этом. Спорить с тобой не собираюсь, много чести.
– Да уж, такая честь, что я аж прямо зарделся от гордости… Вопросик у меня к тебе, личного характера. Не побрезгуешь помочь мелкой пташке?
– Что тебе надо?
– Был у тебя помощник, веселый такой… Бинго его звали. Жив он еще?
– А зачем тебе это?
– Не догадываешься? Кишки ему хочу выпустить. Тебе-то он уже без надобности.
Марциони снова закряхтел. Если он смеялся, то, убей бог, не пойму, над чем.
– Как все нелепо устроено, – заговорил он наконец. – Ты, Грач, мог бы такими делами ворочать… а сам носишься, жизнью рискуешь, и только для того, чтобы раздавить какую-то букашку Бинго…
– О каких делах ты мне говоришь? Все мои дела при мне.
– Если ты до сих пор этого не понимаешь, значит, тебе еще рано это понимать. Все одно к одному, Грач.
– Ладно, не собираюсь я тут загадки твои разгадывать. Как насчет Бинго?
– Я не видел его мертвым. Я вообще его давно не видел. Плевать мне на него. Да и на тебя.
Про Придумщика я даже не стал спрашивать. Толку от господина губернатора было мало, да я и не рассчитывал.
Я выбрался на улицу и сощурился, пряча зрачки от оранжевого сияния. Сологуб замер в паре шагов, ожидая от меня свежих впечатлений.
– Арестовать его ты, конечно, можешь, – сказал я. – Только как упаковывать? То ли ведрами таскать, то ли просто шланг протянуть…