Курия ждала от меня ответных действий, а я объявил, что бракосочетание Генриха и Констанции пройдет в родном городе папы — Милане. Миланцы в восторге, теперь готовим большой праздник, кстати, Урбан III тоже приглашен, если он перешагнет через собственную гордость и согласится самолично обвенчать Генриха с Констанцией, у меня появится повод его уважать. Если нет, венчание проведет патриарх Аквилеи.

Венчание назначаю на 27 января 1186 года в соборе Святого Амвросия, откуда в свое время мы вывезли мощи волхвов.

А вот теперь глянем на карту — как увеличилась в этот славный день Империя… от Северного и Балтийского морей до южной оконечности Сицилии. Бескровная победа. Теперь бы еще сделать Генриха императором… а кто мне может это запретить? Папа? Чихал я на папу. Не те времена.

Сразу после свадьбы Генрих отправился совершать ознакомительный объезд территорий Тосканы. В какой город или село ни въедет — к нему тут же делегация готовых присягнуть жителей. Одна только верная папе Сиена поначалу запротестовала, за что в конце концов и была оштрафована. Заметьте, не сметена с лица земли, а наказана денежным штрафом. Кинулись жаловаться к Урбану, а что он может? В конце пути Генрих просто встал с войском на папской границе и папе доброе такое письмецо отправил, мол, не пужайся, уважаемый, мы тут для твоей же защиты. От кого защищает, не уточнил.

Встал и стоит, никого не трогает, бдит. День простоял, неделю, месяц. Папа последние волосы на голове рвет, шпионов засылает, а Генрих ни с места. Кобыла на папскую территорию не забредет, травинки не ущипнет. Девки оттуда к нам приходили, купцы особо смелые с товаром. Все домой с барышами вернулись. Папа мне письмо за письмом, мол, убери войско с моей границы. Так они не на твоей земле, рядом. Ничего не добился, проклясть не посмел, приказал священникам Ломбардии более не повиноваться императору. Те моментально ко мне с челобитной.

— Что делать?!

— Ах так?! Папа подстрекает, и письма за подписью есть! Генрих, сынок, чай устал стоять столбом, займи ка Папскую область. За измену ответит конфискацией владений. И прежде всего, перекрой дороги в Верону, а я расставлю посты по горным перевалам. Не пролезет гнида.

Все дорожки, тропки учел, повсюду своих людей расставил, в одном только просчитался, добрый друг Филипп Кёльнский ныне на стороне Урбана. А ведь монахи — это такое дело, песком сквозь пальцы просочатся. Агентура у них куда лучше императорской, туда-сюда письма, донесения, приказы разносят. А попробуй в котомке пошарить — сразу в крик. Служителя церкви обижают!

До чего доходило, идут детки то ли обычные попрошайки, то ли паломники, мало ли кто по дорогам шатается. Посохи приметные в монастырях выданные — знак, что идут святыне поклониться. А в посохах, просверленных хитрым образом, послание папы своим сторонникам. Или идут монахи, четки перебирают, гимны распевают, молитвы творят. Глянешь в котомки — хлеб, соль, крупка какая-то… словом, ничего существенного. И вот проходят они мимо всех постов, добираются до места, а там излагают послание по памяти.

И если письмо можно при обыске обнаружить, то это ведь ни как себя не выдаст! Не зашуршит, не вывалится… Из-за этой дружбы Филиппа с Урбаном, в Кёльне черт знает какие дела творятся, а в Майнце и того хуже, там ведь ныне предатель Конрад Виттельсбах засел. И если бы просто так сидел, он ведь заговоры плетет. Моя разведка доносит, живя в землях иных, сдружился там, окаянный, с Генрихом Львом. Кузена я хоть и пообещал папе вернуть, да только ничем переговоры в ту пору не окончились, и я свои слова назад забрал.

О том, что гадит именно Генрих, сомнений не возникает, уж слишком быстро поднялись Бавария с Саксонией. Ну, что же, раз такое дело, и мне пора домой возвращаться. За себя оставил Генриха, пущай осваивается. Ему императором быть.

Слышишь меня, верный Отто? Видишь, крепостишку грозный Урбан между моим Генрихом и имперской короной выстроил? Как думаешь, сколько провозимся? Год, два, пять?.. Четыре года даю, и не месячишком больше. Ты мне не очень тут! Привыкли лодыря гонять. Старайся.

Старайся, друг мой Отто, верный знаменосец, молись за нас там, а уж как я сам буду стараться…

Все, теперь домой, и к тебе заеду, не забуду. Когда я что забывал? И к Беатрисе… девочка моя, не сберег я тебя. Еще хуже — до сих пор не похоронил по-человечески. Ждать велел. Вот ты и ждешь. А я еду, уже скоро, голубка моя ясноглазая. Сам уложу тебя в одинокую постельку, сам и песенку спою, хотя нет, теперь уже не одинокую, вместе с доченькой моей младшей, Агнес, ляжешь. В этом году жених ее Имре Венгерским стал королем, она же никогда уже не будет его королевой.

Милая моя Беатрикс, Беатриса, вот ты, помнится, смеялась, что я, хоть и старше, еще тебя переживу и женюсь раз десять. Пережить пережил, пока Генриха на престол не посажу, уж точно не помру, а вот о женитьбе и не помышляю. И не потому что стар и сед, а просто… Слышал, два раза даже в одну и ту же реку войти нельзя, что же говорить о любви. Был я счастлив, любил и был любим, любовь эта жизнь мою согревала и согревает, потому что не ушла она никуда.

Сколько времени прошло, сколько еще пройдет, моя память отлично впечатала в себя имена, голоса, лица, даты. Я делаю петлю и возвращаюсь обратно, в любой виток времени, часто во времена, когда я был молод и счастлив, когда фехтовал с маленькой императрицей Беатрисой, охотился с сыновьями, состязался с Отто, мечтал об Империи молодых с Райнальдом и Эберхардом. Как любому человеку, мне больно вспоминать, что многих из тех, кого я любил, теперь нет со мной. Но вновь трубит рог, знамя развевается уже в других, более молодых и сильных, руках, рядом со мной верные князья, и папа… забавно, отчего-то все на свете папы, сколько их ни было на моем веку, все они против меня.

Я вернулся в родную Германию в августе 1186-го и, не отдыхая, отправился колесить по землям Верхнего Рейна, по Эльзасу… много где был. Все должны видеть, что император снова с ними, верить, что справедливость восторжествует, стоит только обратиться за помощью, ну и что клятвопреступникам и нарушителям законов спуску не будет. До ноября, почитай, ездил, подагру дразнил, а в ноябре в Гельнхаузен на рейхстаг. Тема заседания: «Методы борьбы с папой и архиепископом Кёльнским».

Явилось пять архиепископов и тридцать епископов, а также незначительные церковные чины в достаточном для рейхстага количестве, кроме них светские князья. Не все, но большинство. Начинаем.

Открываю рейхстаг сам — и после первых обязательных приветствий сразу же к теме дня.

— Посмотрите на папских легатов, видел я их в Италии, где они живут как церковные крысы, и видал в Германии, где каждая мелкая сошка превыше князей себя мнит. Приезжают, суются, куда им не положено, подарки сгребают и, покуда несколько возов не загрузят, ни за что не уедут! — Так или почти так все описал.

Князья с мест повскакивали, всем тема близка, каждого за живое задел.

— Оно и правда, господа эти в Германии из собственных средств ни гроша не истратят, зато как переберутся через Альпы, ну жировать, потому как живут за счет монастырей и церквей. А что не жить — не их церкви, хоть полностью разори, — вопит Вихман. Вскочил на любимого конька — теперь держись!