– О Господи, бабушка забыла свой обед! – воскликнул ничего не подозревавший юноша, водворяя чудовище на место с помощью трости и намереваясь догнать пожилую леди.

– Пожалуйста, нет, не надо!.. Дело в том, что это – мое, – пробормотала Эми, и щеки у нее заполыхали, приближаясь к цвету вареного омара.

– Ах так… Я прошу прощения… Это необыкновенно удачный экземпляр, – говорил Теодор, сохраняя присутствие духа и выражая неподдельный интерес.

Словом, он повел себя так, как подобает натуре великодушной и благородной.

Эми перевела дух, поставила корзинку на сиденье и, смеясь, предложила:

– Не угодно ли вам будет сегодня отведать салат с этим экземпляром и заодно взглянуть на прелестных девочек, которые будут им лакомиться?

При этом она сумела и проявить большой такт, должным образом «подав» омара, и заодно зацепить мужское любопытство Теодора, упомянув прелестных девочек. Это должно было исправить нелепую, с ее точки зрения, ситуацию, однако Эми не была в этом уверена до конца.

«Не сомневаюсь, что Лори вдоволь похохочет надо мной; остается утешаться только тем, что меня при этом не будет», – мелькнуло у нее в голове, когда Теодор, отдав поклон, направился к выходу.

Дома она не упомянула об этой встрече (к досадной сцене с омаром добавилось еще большее огорчение: ее новое платье было испорчено купленной в городе приправой, капли которой еще стекали с юбки) и сразу же включилась в приготовления, которые теперь казались еще более утомительными.

Все, как и вчера, завершилось к полудню. Чувствуя, что окружающие осуждают ее действия, Эми решила во что бы то ни стало затмить вчерашнюю неудачу грандиозным успехом сегодняшнего приема. Подкатил «карабин», и она отправилась встречать ожидаемых гостей.

– Вот, слышите, шум! Они приехали. Мне надо выйти навстречу, как подобает гостеприимной хозяйке. И пусть наконец-то бедное дитя порадуется от души после стольких хлопот, – сказала миссис Марч, выходя из комнаты.

– Бет, помоги мне убрать со стола половину того, что там наставлено. А то просто нелепо сажать единственную гостью за стол, накрытый на двенадцать персон, – распорядилась Джо, настолько перевозбужденная, что ей даже не пришло в голову, какой тут можно было бы устроить замечательный розыгрыш.

Эми вошла в гостиную совершенно спокойная и уделила все внимание единственной подруге, не нарушившей данного обещания. Остальное семейство, приходя понемногу в себя от пережитых потрясений, тоже держалось хорошо, и мисс Элиот нашла, что в доме у Эми очень весело.

И в самом деле все изо всех сил старались веселиться. Гостья, кажется, даже не заметила перемен в сервировке стола. Потом, когда осмотрели мастерскую и сад и горячо поспорили об искусстве, Эми заказала фургон (элегантному шарабану сказали «прощай»), и уже на закате провезла гостью по окрестностям. Так завершилось злополучное торжество.

Впоследствии Эми говорила, что единственное, что портило картину, это кислая физиономия Джо.

– Ну вот и покатались, и все было чудесно! – воскликнула миссис Марч с таким воодушевлением, будто в гостях у Эми побывала вся запланированная дюжина ее одноклассниц.

– Мисс Элиот необычайно мила, и, по-моему, ей у нас очень понравилось, – с искренней теплотой заметила Бет.

– У вас не осталось для меня кусочка торта? А то у нас целый день посетители и совсем некогда печь. Да и потом у меня все равно не выйдет так, как у Ханны, – попросила Мег.

– Забирай его весь! Кроме меня, никто в доме больше не ест сладкое. До чего же удачно, что ты вспомнила про этот торт, а то его пришлось бы выбросить! – и Эми вздохнула о том, сколько еще всего осталось и наверняка пропадет.

– Хоть бы приехал Лори и помог нам справиться с угощением! – сказала Джо, когда они уже в четвертый раз принялись за салат с омаром и мороженое.

Мать бросила на нее подозрительный взгляд, и больше о Лори не было сказано ни слова.

– Салат – любимое блюдо древних, – прервал молчание мистер Марч.

Его реплика вызвала такой приступ хохота, что ученый муж обиженно потупил голову.

– Складывайте все сюда, – заявила Эми, ставя на стол корзинку. – Тетушкам, кошкам, кому хотите! Я уже не могу на это смотреть. Не хватает только, чтобы кто-нибудь умер от переедания из-за моей глупости.

– Я так чуть было не умерла, когда увидела вас в этом огромном шарабане – как будто два бедных птенчика в орлином гнезде. А мама-то боялась, что нагрянет целая толпа! – наконец-то Джо позволила себе рассмеяться.

– Мне жаль, что вы разочарованы, но ведь мы сделали все, чтобы порадовать гостей и себя, – заметила миссис Марч с материнской нежностью.

– Я всем довольна, – поддержала ее Эми. – И если что вышло не так, то не по нашей вине. А мы сделали все от нас зависящее. Всем спасибо за помощь. Только не хотелось бы, чтобы разговоры по этому поводу велись еще два месяца.

После этих слов все как будто и впрямь забыли об этом дне, и только слово «праздник» всякий раз почему-то вызывало улыбки, да еще в день своего рождения Эми получила в подарок от Лори миниатюрного кораллового омара.

Джо неожиданно улыбнулась удача, к тому же принесшая в дом некоторый достаток. Деньги были не бог весть какие, но Джо получила их таким путем, что и миллионное состояние не обрадовало бы ее больше.

Время от времени она облачалась в свою «писательскую форму» и, запершись в своей комнате, сочиняла очередной роман. Она буквально не находила себе места до той поры, пока не ставилась последняя точка. «Форма» состояла из черного передника, о который можно было спокойно вытирать перья, и шапочки из такой же ткани с красным ободком, под которую убирались волосы. Когда эта шапочка возникала перед глазами членов семьи, все старались держаться на почтительном отдалении от Джо и лишь порой робко интересовались у нее: «Ну как, пришло вдохновение?»

Но зачастую они на это не отваживались и лишь поглядывали на шапочку, пытаясь распознать настроение юной романистки. Было замечено, что шапочка, надвинутая до бровей, означала, что работа идет ровно и полным ходом; в моменты особенного возбуждения шапочка сидела набекрень, а при отсутствии вдохновения она обычно валялась на полу – от отчаяния Джо срывала ее с себя и с силой бросала об пол. И пока алая полоска вновь не появлялась на прояснившемся челе, никто не смел даже обратиться к Джо.

Она вовсе не мнила себя большим талантом, но, взявшись за перо, забывала обо всем, что не имело отношения к ее вымыслу, и пребывала в блаженном неведении о безденежье, тяготах жизни, непогоде, то есть обо всем том, что вновь становилось насущным в час ее возвращения к земным делам.

Порой она проводила ночи без сна и не притрагивалась к еде; дни и ночи казались ей обидно короткими, их не хватало, чтобы сполна вкусить счастье, доступное лишь в ту чудную пору, когда на нее нисходило вдохновение. Джо полагала, что только это и есть настоящая жизнь, даже если она и не приносит никаких реальных плодов. Обычно вдохновение длилось неделю или две, а потом она, голодная, сонная, раздражительная и подавленная, пробуждалась к реальности.