– С одной стороны, я готова и дальше мучаться на кухне и печататься за свой счет… Хотя, с другой стороны, жертвовать благополучием близких… Короче, это надо обсудить, – говорила она, назначая время для семейного совета.

– Не надо портить свою книгу, девочка. В ней есть достоинства, о которых ты сама не подозреваешь. Идея проработана очень неплохо… Пусть она пока дозревает в твоей головке, – посоветовал отец; сам он уже тридцать лет работал над изданием своих проповедей и все еще оставался недоволен.

– А мне кажется, что ей следует печататься, – возразила миссис Марч. – Появится критика, и Джо станет яснее, где ее сильные и слабые стороны, и каждая новая вещь будет получаться лучше предыдущей. В конце концов, дело вовсе не в деньгах, а в том, что она должна войти в литературный мир.

– Да, – согласилась Джо, с вниманием выслушав мать, – в самом деле, я так увлекаюсь каждой новой вещью, что уже не понимаю, что хорошо, что плохо, что так себе. Будет здорово, если опытные, беспристрастные критики, прочитав меня, выскажут свое мнение.

– Вряд ли тебе это так уж нужно, – заметила Мег, искренне убежденная, что ее сестра творит шедевры. – Но только помни, что в книге самое интересное не характеры, а поступки. И потом, давай иногда разъяснения по ходу сюжета, а то сама запутаешься и запутаешь других.

– А мистер Оллен считает, что я, наоборот, слишком вдаюсь в разъяснения. Он находит, что когда персонажи сами рассказывают свои истории, получается гораздо драматичнее, – возразила Джо, припомнив рецензию одного из трех издателей.

– Вот и делай, как тебе говорят. Он опытный человек и знает, что пользуется спросом. Мы-то этого не знаем. За интересную, захватывающую книгу и заплатят как следует. А уж потом, когда ты сделаешь себе имя, сможешь позволить себе умную философию и мыслящих героев, – заявила Эми, демонстрируя практичный взгляд на обсуждаемую тему.

– Ну, до философии и мыслей, – смущенно отозвалась Джо, – мне еще очень далеко. Разве что иногда я приписываю своим героям какие-то папины мысли или черты, чтобы получилось возвышенно и романтично… А ты что скажешь, Бет?

– Мне просто хотелось бы, чтобы это напечатали побыстрее, – с улыбкой отвечала Бет, но она невольно выдала себя, сделав акцент на последнем слове.

Задумчивость во взгляде всегда по-детски прямодушной девушки отозвалась болью в сердце Джо, и, охваченная тяжелым предчувствием, она решила как можно скорее осуществить свою затею. Разложив свое произведение на столе, она принялась кромсать его с решимостью спартанца и безжалостностью людоеда. Желая всем угодить, она, подобно старику из басни, вроде бы приняла все советы, но до конца не последовала ни одному.

Отцу пришлось по душе присутствие метафизики – Джо сохранила метафизику, хотя и не вполне понимала, для чего это нужно. Мать усмотрела ненужные длинноты – Джо стала убирать их и заодно исключила необходимые звенья. Мег восхищалась трагизмом – Джо, вняв ее хвалам, нагромоздила всяческих ужасов. Поскольку Эми особенно оценила юмор – Джо в угоду ей решила написать несколько веселых сцен, чтобы оттенить мрачный колорит всего произведения. Наконец, завершая дело, она безжалостно урезала объем рассказа на треть и, благословив, выпустила свою маленькую историю в большой мир – пусть попытает судьбу.

Новую вещь опубликовали, Джо получила за нее триста долларов и в придачу множество похвал и порицаний – того и другого свыше всяческих ожиданий. Результат поверг ее в замешательство.

– Ты говорила, мама, что критика пойдет мне на пользу, но ты посмотри, ведь они противоречат друг другу! – восклицала бедняжка Джо, просматривая критические отклики, которые то наполняли ее чувством радости и гордости, то повергали в недоумение и гнев.

– Вот этот критик, – продолжала юная писательница, – утверждает, что книга впечатляет правдивостью, серьезностью и красотой. А другой с негодованием отрицает мою нездоровую фантазию, спиритуалистические идеи и неестественные характеры. Но если я не верю в спиритуализм, а все образы взяты с натуры – как он может быть прав? Или вот пишут, будто бы за последние годы в Америке вообще ничего лучше моей вещи не появлялось. Ну, положим, появлялось, и немало… А тут написано, что книга свидетельствует о мастерстве и силе автора, но тем хуже, потому что это опасная литература. Все вздор! Одни хвалят, другие ругают, но и те и другие утверждают, что я отстаиваю какие-то идеи. А я писала просто ради удовольствия и чтобы заработать деньги. Лучше бы я ничего не сокращала или вообще не печатала – ненавижу, когда обо мне судят превратно!

Домашние и друзья как могли ее успокаивали. Но на легко возбудимую и чувствительную девушку противоречивые отклики подействовали тяжело. Впрочем, попадались и действительно ценные замечания, давшие молодому автору больше, чем любая школа. Вскоре Джо уже смеялась над своими промахами и ощущала себя сильнее и спокойнее под градом сыплющихся на нее ударов.

– Ну и пусть я не гений, пусть я не Китс[14]! Разве дело в этом? То, что я пишу с натуры, многим почему-то представляется невозможным и несуразным, а все, что я выдумываю, кажется естественным, трогательным и правдивым. Что ж, это меня утешает и заставляет писать, писать и писать.

Как многие молодые жены, Мег стремилась во что бы то ни стало сделаться образцовой хозяйкой и создать для Джона домашний рай. Любимый всегда будет видеть на ее лице улыбку. Он будет кататься как сыр в масле, и у него не оторвется ни одна пуговица.

Она вкладывала в домашние дела столько любви, доброты и энергии, что просто не могла не преуспеть – несмотря на множество помех. Правда, тихого райского уголка не получалось. Юная хозяйка была чересчур хлопотливой и беспокойной; она, подобно библейской Марфе, «пеклась о многом». Порой она так уставала, что на улыбку не хватало сил. От бесчисленных лакомств, которыми она его перекармливала, у Джона испортился желудок, и он вместо благодарности требовал дать ему какой-нибудь самой простой еды. Что касается пуговиц, то они отрывались и терялись без конца, и Мег, сетуя на мужскую неаккуратность, однажды заявила, что отныне Джон сам будет их пришивать. Он не стал спорить, и Мег обнаружила, что муж рвет нитку и завязывает узелки гораздо ловчее, чем она.

Они были по-настоящему счастливы, даже после того как убедились, что одною любовью жить нельзя. Мег не казалась Джону менее красивой, хотя далеко не всегда представала перед ним нарядной и аккуратно причесанной. Романтика их отношений не исчезла от того, что Джон иной раз сопровождал нежный утренний поцелуй деловым примечанием: «Ну, что прислать тебе на ужин: баранину или телятину?» Их домик перестал быть поэтической беседкой, но зато стал настоящим домом, и они оба понимали, что эта перемена к лучшему. Вначале они относились к домашним заботам как к детской игре, хозяйствование забавляло их. Но потом Джон стал входить в дела серьезнее, понимая, что на его плечах обязанности главы семейства. А Мег, надев поверх батистового халатика большой передник, принималась за домашние дела, проявляя однако, как уже было сказано раньше, больше чувств, нежели благоразумия.