И что нам теперь делать?

КОТ: Надо поддерживать постоянный уровень шума.

БАЕВ: Ну-ка, Митенька, попили. (Митя пилит.) Спит.

КОТ: Мне бы такую психику. Тут не только спать, тут жить невозможно.

МИТЯ (бурчит): Я жил и ничего. (Продолжает пилить.)

Прихожая, дверь в комнату открыта. Кубик в ванной, моет посуду. Входит Петренко, они разговаривают в дверях.

ПЕТРЕНКО: Привет, соседи дома?

КУБИК: Никого. Ася на диванах, остальные на испытаниях гравицапы. Я уже затрудняюсь определить, кто тут живет, но они все там.

ПЕТРЕНКО: Новостей нет?

КУБИК: Пока нет. Вчера был пробный пуск. Девиц набилось как сельдей в бочку. По коридору летали клочки сладкой ваты, потому что у них сначала получались слишком тонкие волокна и она летала. Потом Митька подпилил еще немного и она осела. К вечеру на вату никто смотреть не мог без отвращения, а извели только кило песку.

В дверь влетает КОТ.

КОТ: О! Вас-то мне и надо. Руки в ноги — и бегом.

КУБИК: Куда бегом?

КОТ: К метро. Там такое делается!.. Петька, врубай форсаж, некогда.

ПЕТРЕНКО: Врубил бы, но я вроде как исключен из партии.

КОТ: Считай, что партия берет тебя на поруки. Погнали!

ПЕТРЕНКО: Что там у вас опять стряслось?

КОТ: У Бочкарика очередной бенефис.

КУБИК: Ты конкретно можешь или только образно, Александр ты наш Сергеевич?

КОТ: В двух словах не расскажешь, дети мои… Короче, Митька поймал машину, подвез гравицапу к метро, договорился в палатке насчет электричества, подключились мы и давай вату гнать. Народ валом валил — за час на стольник наторговали. Потом подошли братки, но, увидев все это дело, кастрюльку нашу то есть, заржали, взяли ваты и ушли.

ПЕТРЕНКО: Дуракам везет.

КОТ: Мы стоим, замерзли как цуцики. Баев за сахаром умотал. Бочкарик говорит — неужели мы с тобой не заработали на погреться. Ну я пошел. Я же не знал, что он так накачается с одного глотка. Начал раздавать девушкам вату, деньги… сроду за ним не замечал… он ведь на земле увидит копеечку — подберет, а тут, понимаешь, русская душа в нем проснулась… Потом подошли другие ребятишки — их там пруд пруди, между собой в контрах, кто кого крышует — сами не знают. Ну Лёха им и говорит… Короче, понеслись, по дороге расскажу… Черт, такое место запороли!.. А ведь можно было стоять и стоять, если по уму…

ПЕТРЕНКО: Первый баевский проект, который едва не закончился победой.

КУБИК: Все, одеваюсь. (Уходит в комнату.)

КОТ: Пошли Лёху с Ваном искать. А Босс где?

Не дождавшись ответа, убегает. Петренко за ним.

Занавес.

Кое-как отбились — повезло, ребятишки несерьезные оказались, а то бы каюк. У Кубика вывихнуто плечо, у Митьки фингал на пол-лица, Петька похож на алкаша, вся рожа синяя. Кот отделался легким испугом, Лёха так и не понял, чего он такого сделал. Гравицапу бросили в кювете, сахар съели, железные опилки из комнаты вымели. Посуду перемыли. Сладкую вату возненавидели. Попкорн так и не полюбили.

Вот теперь занавес.

(Митя: Аська, хватит, ей-богу. Ты же здесь зачахнешь, причем уже очень скоро. В зеркало давно смотрелась? Да и я, признаться, чертовски устал от ночных посиделок на лестнице и от хождения по этажам в поисках не знаю чего. И вообще, надоело всем колхозом…

Я вот что подумал. Хочешь, мы тебе комнату устроим? Это проще простого: заработал — снял. А гордость свою… ну в общем, сама знаешь, как с ней поступить. Пойми, я не могу сидеть сложа руки, пока ты тут свои вопросы вечные мусолишь…

Если так и дальше пойдет, съеду из ГЗ. Я серьезно.

Баев: Валить отсюда надо. У меня печень одна, другой не будет. Да и народец какой-то тухлый, не развернешься… скучный народец, безынициативный…

Аська, если ты сейчас смоешься, я пропал. Честно. Да, я дрянь-человек, а Митька типа человек-гора. Допустим, ну и? Он и без тебя простоит, никуда не денется, а я слечу с катушек и усе. Так кому надо помогать-то?

Ты это, погоди пока концы рубить. У меня просвет намечается на март-апрель, потерпи малёк. Вот увидишь, все наладится, обещаю. Ты ведь, это, в ответе за меня, да?)

Обрывки ниток, маленькие водяные корешки, я их стряхиваю, они липнут, не отстают. Все рукава в нитках, все коленки, стол засыпан, на полу скоро нитяная трава вырастет. Распарываю и снова строчу, и снова распарываю. Чертовы шнурки.

Самое противное — это чехлы с окантовкой, где-нибудь да перекосит. У Анюты, которую неделю назад на работу взяли, с ними полный порядочек, она у нас бойкая швея, веселая, ямочки на щеках. А у меня опять концы с концами не сходятся, шнурок из рук выскальзывает, противный, как удав, наглотавшийся кроликов, бугристый, перекрученный. Мысли самые мрачные. Хотела работой отвлечься — не выходит. Шью, ничего не соображаю, только свербит за вчерашнее. За что именно — сама не пойму, ведь я кругом права и от своей правоты отрекаться вроде бы не собираюсь…

Выставили, из родного дома!.. Мама сказала — отрезанный ломоть. Похоже, ты окончательно исчерпала свой лимит (это уже Катя, учителка наша, воспитателка). Появилась — молодец. Выполнила дочерний долг — спасибо. Возьми с полки пирожок и не мозоль матери глаза. Что касается ее здоровья — у меня сейчас времени много, я побуду. А ты учись, учись. Тебе ведь учиться надо?

(Папа втихую денег сунул, так я эти деньги ему — в карман пальто, не надо мне подачек, сама заработаю.)

Чего такого сказала? Да ничего особенного. Свадьбы не будет, живу я не в ДАСе, пью, курю и морально разлагаюсь, как-то так. Глупый вышел разговор, но зачем было с порога допрос устраивать!.. Месяц с духом собиралась, чтобы к ним приехать, а они… Прижали к стенке, подозрения, намеки… Устроили коллективную обструкцию, ну я и взорвалась…

И Баев до кучи. Почему ты позволяешь ноги об себя вытирать? Я сейчас не их имею в виду. Не обращала внимания, как с тобой люди разговаривают? Сама же и провоцируешь кротостью своей неземной…

Короче, поездил по ушам и смылся. А работу надо к вечеру сдать, на эмоции времени нет.

Ну что ты, Аська, говорит Митя, из-за каких-то шнурков. Давай помогу.

Встает, осторожно перекладывает Заразу на диван, отряхивает колени. Та даже не проснулась, только нос лапой прикрыла. Урчит, довольная. Ей тепло, она дома, а я…

Вообще-то Митька ненавидит кошек, и это понятно: он скорее из клана собак, кошачьи выкрутасы не для него. Но делать-то нечего, я уже завела уличную кошку, пеструю, как лоскутное одеяло, с двумя разными глазами — желтым и зеленым. Подобрала ее на помойке, отмыла, гнездышко приготовила в коробке с тряпьем, прекрасным женским именем нарекла… Но Зараза коробку не любит, удирает на волю, иногда возвращается поесть, норовит сожрать рыбок, одну уже выловила, гуляет с нами по набережной, бежит рядышком, садится на травку, ждет… Прилипла к Митьке как банный лист, нашла себе покровителя. А Митька грозится повесить ее на первом же дереве, если она не прекратит… Да, она не очень-то поддается дрессировке, пакостит под столом, и под кроватью, и в шкафу… Беспризорница, трудное детство, но зато какая умница, домашние такими не бывают, тараторю я, заслоняя ее собой от Митьки, который уже готов выкинуть ее прямо в окно…