Она обращалась к женщине, привередливо вертевшей браслет. Та брезгливо подняла взгляд — ее посмели оторвать от занятия, за которое она собиралась (но собиралась ли?) заплатить немалые деньги.

— Камни отличные, — Маша протянула руку, — взгляните на огранку.

— А оправа? — придирчиво спросила та. — Если сдавать изделие, все равно возьмут только за вес золота.

— Зачем же тогда покупать изделие? — Девушке удалось взять в руки браслет. Ей стало намного легче.

Камни или оправа — в случае кражи платить все равно придется ей.

— Где ваш администратор? — повысила голос женщина. — Что это за обслуживание?!

— Администратор в конце зала. Пройдите, — Маша вежливо указала в нужную сторону.

— Я буду жаловаться!

— Как желаете.

Проводив взглядом покупательницу, девушка убедилась, что та двинулась вовсе не в сторону администратора, а к выходу. И снова поднесла мобильник к уху:

— Я здесь. Нет, Дима меня вовсе не волнует. Так, чисто семейные проблемы. А все-таки, что-с ним?

Татьяна торжествующе сообщила, что у Димы тоже большие проблемы. Она вошла в тесный контакт с Голубкиным, и тот сообщил, не далее как этим утром, что Дмитрий Александрович Красильников — клинический идиот. Не может ничего сказать толком, всего боится, все путает и, кажется, достукается, тем более что в тамбуре было совершено убийство, которое он пытается на кого-то повесить.

— А этот кто-то я! — почти гордо сказала она. — И когда там увидели мою долговую расписку, то очень впечатлилась. Ну а уж от своего имени могу сказать одно — я сделаю все, чтобы он получил по заслугам и выплатил мне деньги. Шантажист! В довершении всего — еще и это!

Маша прикрыла глаза. Эта ненависть была ей непонятна. Она уже перестала ненавидеть. Ей было все равно, что пришлось так ошибиться, надоело ругать себя, оправдываться перед матерью. В принципе ее уже не волновало ничего, кроме девочки, которая горела в жару в ее постели. А вечером… Предстоит Страшный Суд — иначе не назовешь.

— Но если у него нет денег — откуда он их возьмет — устало спросила девушка. — И вы.., ты говорила, что платить он должен уже послезавтра? Он арестован?

— Нет, дома, — Татьяна злорадно хохотнула. — Отпустили голубчика. Собственно, брать его было незачем, и так все предельно ясно. Порадовался, что меня можно припугнуть. Ну а вышло наоборот!

Теперь она явственно смеялась, и смех этот был таким злым, что Маше стало еще хуже. Перед глазами на миг появилась мутная пелена, очертания покупателей, маячивших перед витриной, будто смазали мокрой тряпкой. Ей показалось, что мимо снова прошла заведующая, но Маша была в этом не уверена. «Я заболеваю…»

— Деньги он вернет обязательно, — продолжала радоваться Татьяна. Она была целиком поглощена своим триумфом. — Не бездомный, не безработный, отдаст!

Пускай квартиру заложит! И знаешь, что мы сделаем?

Когда он вернет — а это точно будет в воскресенье, я с него не слезу, прямо сейчас собираюсь звонить его жене и порадовать ее.., мы с тобой встретимся и устроим грандиозный ужин!

— Зачем? — еле слышно ответила Маша.

— Что? — переспросила та. — Как — зачем? Отметим наступающие праздники! И знаешь, — женщина доверительно понизила голос, — я очень-очень рада, что все так закончилось. Нет, не тому, конечно, что с нами вышло, а тому, что этот гад больше не будет морочить мне голову! И еще рада, что ты мне на пути попалась, а не какая-нибудь… Ведь другая согласилась бы наговорить черт знает чего — за полторы тысячи долларов!

Сейчас и за меньшее могут со свету сжить… Мне ли не знать! Ну не стану отвлекать. Ты перезвони в воскресенье, идет?

Маша пообещала перезвонить, хотя точно для себя решила, что Никакой грандиозный ужин ей не требуется, сознание, что Дима попал в глупейшую ситуацию, ее не радует, муссировать эту тему с Татьяной совершенно не хочется и вообще — пусть ее оставят в покое.

Она подняла глаза и напоролась на ледяной взгляд заведующей. Значит, ей не показалось — та за нею давно следила.

— В чем дело, Маша? — спросила та, слегка подергивая уголком рта. У нее был нервный тик, левое веко тоже иногда подрагивало, но это уже значило, что она серьезно злится. Атак — ничего. — Администратору на тебя жаловались.

— Та женщина мерила браслет полчаса и… — начала было Маша, но ее остановили:

— Несколько раз жаловались, Маша. Причем за последние пятнадцать минут. — Теперь задергался и глаз. — Ты что же людям не отвечаешь?

Несколько? У Маши снова все поплыло перед глазами. Значит, к ней обращались покупатели, а она ничего не заметила?

— Насчет телефонных звонков на рабочем месте я тоже сто раз говорила, — продолжала заведующая. — А уж ты… Мне всегда нравилось, как ты работаешь, но сегодня сама на себя не похожа. Должна ведь понимать — пятница, вечер, праздники на носу! Что случилось-то?!

— Я… Болею, кажется, — тихо вымолвила Маша.

Тон заведующей резко изменился. В сущности, она была женщиной приятной и к Маше относилась неплохо. Она участливо спросила, неужели Маша настолько плохо себя чувствует, отметила вслух ее нехорошую бледность и внезапно велела ехать домой.

— А… — не веря своим ушам, переспросила девушка, — мой отдел?!

— Сама встану. Езжай. Некстати ты прихворнула, ну что же, это не предскажешь.

Маша не помнила себя от волнения. Все, чего она хотела, это попасть домой. Что делает мать? Как Светлана? Ей лучше или дело идет к тому, что девочку увезут на «скорой»? И в любом случае нужно как-то связаться с ее родными. Взять на себя ответственность за судьбу двенадцатилетнего подростка, который непонятно что натворил и сбежал из дома в тапочках, по морозу… «А если она умрет?!»

От этой мысли у Маши снова закружилась голова.

Она тяжело оперлась о стекло прилавка. Заведующая поддержала ее под локоть:

— Нет, ты с ума сошла! — В ее голосе слышались тревога и тепло. Она больше не сердилась. — В таком виде выходить на работу… Ты же едва стоишь! Все — домой!

* * *

Маша слабо помнила, как добралась до дома. Эскалатор в метро, станции, мокрый снег, залеплявший лицо — все это еще отпечаталось в памяти. Остальное стерлось напрочь. Она пришла в себя только перед входной дверью, отыскав в кармане ключи и сообразив, что они не нужны — ей откроет мать. Нажала кнопку звонка.

— Я бы тебе позвонила, но ты же сама просила, чтобы во время работы не беспокоили, — мать сразу отвернулась и потому не заметила бледного, покрытого испариной лица Маши — Ну и подарочек! К Новому году — как раз!

— Что еще? — слабо выговорила та, расстегивая ботинки Когда она наклонилась, ей стало настолько нехорошо, что пришлось опуститься на табуретку, стоявшую в углу.