— Ты уверена, Лени? Тебе ведь потом придется с этим грузом жить.

— Ничего, как-нибудь проживу. Не сомневайся.

Мама задумалась, потом отодвинулась от окровавленного, обмякшего тела отца, встала и ушла в спальню. Через несколько минут вернулась в водолазке и дутых штанах. Свою окровавленную одежду бросила рядом с трупом.

— Я постараюсь вернуться побыстрее. Никому не открывай.

— Ты о чем?

— Сначала надо избавиться от тела.

— И ты полагаешь, что я буду сидеть дома, пока ты с ним возишься?

— Это же я его убила. Мне и следы заметать.

— Я тебе помогу.

— Некогда спорить.

— Вот именно. — Лени сняла перепачканные вещи и за считаные секунды надела дутые штаны, куртку, армейские ботинки. Можно выходить.

— Возьми его капканы, — велела мама и вышла из дома.

Лени собрала висевшие на стене тяжелые капканы и вынесла во двор. Мама уже прицепила к снегоходу красные пластмассовые санки. Те самые, на которых отец возил дрова. На них помещались два больших ведра, большая вязанка дров или туша лося.

— Положи капканы в сани, принеси пилу и бур.

Лени вернулась с инструментами, и мама спросила:

— Ну что, ты готова?

Лени кивнула.

— Тогда за ним.

У них ушло полчаса на то, чтобы вытащить безжизненное тело отца из дома и протащить по заснеженной веранде, и еще десять минут, чтобы уложить на санки. По снегу тянулся кровавый след, но в такой снегопад он уже через час исчезнет. А весной дожди все смоют. Мама накрыла отца брезентом, пристегнула тросами к саням.

— Ну все.

Лени с мамой переглянулись. Обе понимали, что этот поступок, это решение навсегда их изменит. Мама без слов давала Лени последний шанс передумать.

Но Лени не отступила. Она уже все решила. Они избавятся от тела, уберут дом и скажут всем, что отец от них ушел — может, под лед провалился, может, заблудился в метель. Никто их ни о чем не спросит. Никому нет дела. Все знают, что на Аляске подстерегают тысячи смертельных опасностей.

И Лени с мамой наконец-то — наконец-то — вздохнут с облегчением.

— Поехали.

Мама дернула стартер, завела снегоход, села у руля и сжала ручку газа. Натянула неопреновую маску на опухшее лицо в синяках, осторожно надела шлем. Лени последовала ее примеру.

— Жуткий мороз, — прокричала мама, перекрывая шум мотора, — а в горах еще холоднее.

Лени уселась на снегоход, обхватила маму за пояс.

Мама нажала на газ, они покатили по девственному снегу, выехали из открытых ворот. Свернули направо, на главную дорогу, потом налево, к заброшенной хромовой шахте. Стояла глубокая ночь, морозная и снежная. Фара снегохода желтым лучом освещала путь.

В такую погоду можно не бояться, что тебя увидят. Два с лишним часа они поднимались в горы. Ехали по холмам, долинам, пересекали замерзшие реки, огибали высокие отвесные скалы. Мама ехала медленно — чуть быстрее, чем если бы они шли пешком, но они и не торопились. Главное — чтобы их никто не заметил. И чтобы сани не перевернулись.

Маленькое горное озерцо застыло в окружении высоких деревьев и гранитных скал. За последний час метель прекратилась, тучи рассеялись, и открылось бархатное иссиня-черное небо в вихрях звезд. Вышла луна, словно для того, чтобы поглядеть на двух женщин в снегах и льдах, — а может, заставить их пожалеть о содеянном. Полная, яркая, она заливала все вокруг светом, который отражался от снега и как будто поднимался ввысь; ослепительное сияние озаряло снежные просторы.

В неожиданно прозрачной темноте были отчетливо видны две женщины на снегоходе посреди блестящего серебристобелого мира, с трупом на красных санях.

На берегу замерзшего озера мама отпустила ручку газа, и снегоход, дернувшись, остановился. Мотор гудел, как насекомое, заглушая тяжелое дыхание Лени под неопреновой маской и шлемом.

Крепок ли лед? Проверить это было невозможно. Скорее всего, да, на такой-то высоте, но все-таки еще рановато. Не середина зимы. На замерзшей озерной глади в лунном свете сиял снег.

Лени крепче обхватила маму.

Мама легонько сжала ручку газа и тронулась с места. Они двигались в темноте, точно астронавты, в диковинном, залитом небывалым сиянием мире, так похожем на глубокий космос; вокруг трещал лед. На середине озера мама заглушила мотор. Снегоход плавно остановился. Мама слезла. Лед трещал громко, неумолчно, но бояться не стоило. Он дышал, потягивался, а не ломался.

Мама сняла шлем, повесила на ручку газа, стянула маску. Изо рта струился пар. Лени положила шлем на заклеенное скотчем сиденье.

В серебристо-сине-белом свете луны кристаллы льда сверкали на снегу точно драгоценные камни.

Тишина.

Слышно лишь их дыхание.

Вместе они стащили труп с саней. Лени саперной лопаткой прорыла в снегу яму. Добравшись до стеклянного серебристого льда, отложила лопатку, взяла бур и пилу. Мама пробурила отверстие глубиной дюймов восемь. Сквозь лунку просочилась вода, вытолкнула ледяной кружок.

Лени сняла маску, сунула в карман, завела пилу. «Трах-тах-тах-тах!» — оглушительно разнеслось по окрестностям.

Лени опустила ленту пилы в лунку и начала долгий трудный процесс превращения дырки во льду в широкую квадратную прорубь.

К концу пот лил ручьем. Мама бросила капканы возле проруби. Они звякнули о лед.

Мама пошла за отцом. Взяла его за ледяные руки и подтащила к самой проруби.

Неподвижное тело окоченело, застывшее лицо походило на маску из моржового бивня.

Лени впервые задумалась о том, что же они делают. О том, что они натворили. Вряд ли они когда-нибудь сумеют забыть, что оказались способны на такое. Убить человека, избавиться от трупа, скрыть следы преступления. Хотя уж им-то не привыкать: они всю жизнь прикрывали отца, отводили глаза, притворялись. Но это другое. Теперь они преступницы, и Лени придется хранить собственную тайну.

Хорошему человеку, наверно, стало бы стыдно. Лени же не чувствовала ничего, кроме дикой злости.

Им давным-давно следовало от него уйти или обратиться в полицию, попросить о помощи. Если бы мама хоть раз поступила иначе, они бы сейчас не стояли на льду над мертвецом.

Мама разжала капканы, заставила их черные челюсти раскрыться. Сунула внутрь руку отца. Капкан сомкнулся, хрустнула кость. Мама побледнела; казалось, ее сейчас стошнит. Капканы с треском сломали отцу ноги: теперь это не капканы, а грузила.

В небе зажглось северное сияние — каскадом желтых, зеленых, красных и фиолетовых вихрей. Невероятные, волшебные краски. Огни струились, точно шелковые шарфы, желтые, неоново-зеленые, кричаще-розовые. Казалось, будто яркая, как электрическая лампа, луна следит за ними.