Алексей только благодарно кивнул. Между желанием забить Дениску до смерти и желанием обнять, наконец, пропавшую подругу он однозначно склонялся ко второму варианту. Поэтому дождался, пока Ворон с Герасимом закончат и пропустил последнего перед собой, скрываясь в подъезде.

— Я с тобой, получается? — спросил Ворон у Дока.

— Да, — кивнул он, прошел мимо и сел в мои-то веки на переднее сидение, устроив трость между ног. Смотрел перед собой, задумчиво щёлкал рычажком, потом вытащил.

Когда Ворон сел в машину — Доктор изучал тонкое, остро заточенное и идеальное со всех сторон лезвие. Отблески, которое оно ловило в себя от тусклых фонарей двора его успокаивали. Думал, что с ним делать. Вспомнила методы китайские, японские, забирался в дебри прошлого Древних государств и пока что решил начать с первых. Старая-старая казнь, которую применяли чаще всего к чиновникам. А там, когда он будет доволен отсутствием кожи — можно будет и на нервах поиграть.

— Только заедь ко мне, — попросил Доктор, — Инструменты нужно взять

Ворон даже не кивнул — как-то само собой закрепилось, что просьбы Дока не подлежат обсуждению. Просто перестроил маршрут в своей голове.

— Если ты не против, я бы хотел кое-что обсудить с тобой, — собрался с мыслями он. — Пока есть время на подобные нюансы. Ты так ничего и не говорил с тех пор, как всё началось... — и, если быть честными, Ворона это напрягало. — Ты сам как думаешь, мы имеем право на протест? По-хорошему, нас давно пора упечь на решётку, за очевидное нарушение закона, — он хмыкнул. — Даже сейчас нарушаем. И кто нам, преступникам, вообще позволил решать за всех?..

— Тебе нужно было спросить об этом раньше, — Доктор кашлянул, — Мне и не нужно ничего говорить. Неужели ты думаешь, что если я скажу — все тот час сложат лапки? Нет, — Он покачал головой. Ворон фыркнул на этом моменте. Друг определённо недооценивал своё влияние на остальных.— Поэтому я молчу. Мы не решаем за всех, Ворон, — сказал строго, — Мы даем им право выбора. Никто никого за руку к зданию суда не тащил. Все пришли по доброй воле. Вопрос заведомо не верен. Мы имеем право на протест — несомненно, главное чтобы протест не поимел нас. Как уже сделал это с Актёром и Ташей.

В груди болезненно сжалось. Док вернул нож в трость.

— Не важно, что мы преступники. Мы выживаем, а должны были жить.

— А нужен ли он, этот выбор? Это как вытаскивать человека из деревни... старая поговорка... но не деревню из человека. Люди получат возможность выбирать, но станут ли они от этого мыслить шире? Придут ли вообще к свободе? Даже во мне прочно сидит чувство, что не высовываться — лучше, безопаснее, и себе же спокойнее. Не то чтобы я боялся... но до конца поверить в выбор, который сам же предлагаю, не могу. — Ворон тряхнул головой и нахмурился, — Протест нас имел, имеет и будет иметь... кажется, уже без вариантов.

Как там говорила Алиса? Рано считать потери? Лучше ей об этих словах не напоминать.

— Слушай, друг мой, тебя несёт куда-то, — с сомнением высказал Доктор. — Разумеется, не высовываться проще. Я тоже мог продолжать варить наркотики, придумывать новые поводы появления денег для матери и в ус не дуть. Просто тогда было и понятно. Спокойно. Но я ушёл. Наверное потому, что воочию увидел, что эта дрянь с людьми делает. Вернее — послушал. Из первых уст, так сказать... Так вот, к чему я. Так мыслит стадо. Цепляются за устои, боятся перемен. А они ведь нужны — эти перемены. Не мы, так через десяток лет ещё у кого нибудь бомбанет. Бесполезно сейчас размышлять о том, станут ли люди другими. Бесполезно пытаться остановить механизм, который уже запущен. Только взять на себя ответственность.

Доктор посмотрел на него. «От-вет-ствен-ность» — снова церковным колоколом ударило по ушам.

— Я могу сейчас просто убить Дениса, вернуться, успокоить до конца Ташу и постараться забыть. Возможно все на этом закончится. Касту не посадят — я в этом больше чем уверен. У нас всех сейчас есть выбор, Ворон, и начинается он сейчас. Продолжить молчать, испугавшись последствий или переть дальше вперёд

Электрокар припарковался у подъезда.

— Я подожду тут.

Пока Док отсутствовал, Ворон курил и не знал, что бы ему ещё сделать, чтобы хоть на секунду почувствовать собственные плечи. Не сдавленные грузом, уже скрипящие от подобной нагрузки, а обычные, человеческие. Как ему так спать, чтобы не снились руки, измазанные в крови, а потом вдруг, совершенно внезапно, — покрытые ожогами-шрамами из двух коротких слов.

— Будущему не нужны такие варианты, Док, — заметил он, когда друг вернулся. — Война не должна стать стилем жизни. Если мы так и будем переть друг на друга... разве останется выбор? Между войной и миром, разве он возможен? Мы или рабы, или враги. И даже не я поставил этот ультиматум. Да... — Ворон с трудом выдавил из себя это «да», в которое не верил. — Да, мы можем победить, но мы уже чужие. Чужие в собственном доме. Тебе не противно?

— У тебя есть дом? Завидую. — Доктор усмехнулся, вытаскивая из рюкзака чехол, — А когда это у нас был мир без войны? Когда мы жили спокойно, просто потому что можем и сделали такой выбор? Мы русские. Мы часть той блядской России, которая потерялась в веках и ничего с этим не сделать. У нас испокон веков закон — либо ты, либо тебя.

Убедился, что все инструменты здесь, в как всегда идеальном состоянии и убрал приблуду обратно.

— Нам нужна война. Вернее не нам, а всем. И все это даже понимают, но просто боятся. Как ты боишься за Касту — я зуб даю, что она либо обкололась, либо почти, — так и другие боятся за близких. Война — это смерть. А мы уже на ней, с самого детства...

Ему внезапно вспомнился мальчик с заднего двора школы и Док снова усмехнулся.

— Во сколько ты убил первый раз, Ворон? Я в девять. Думал тогда, что Смерть на этом от меня отколупается, но ничего подобного. Раз столкнувшись с костлявой будешь видеть её всю жизнь. Другого пути нет. Я знаю, что это пугает, но когда жизнь была милостива? Люди — отвратительные создания. Они вечность грызли, грызут и будут грызть друг другу глотки. Не важна причина. А если взять нашу — так не мы первые, не мы последние. Исправим сейчас, через лет сто или того меньше опять придут пидорасы и опять два парня будут ехать по ночному городу и рассуждать о смысле бытия... Всё циклично.

Ворон затухал под напором Дока. Тот был прав, но так и не понял. Наверное, и Ворон до конца не понимал. Единственный дом, который у него был — тёплые объятия Алисы. А хотелось бы... хотелось бы, чтобы родное государство тоже было родным. К такому не привести через войну. Но как иначе — он не знал. Похоронил идею под аргументами Доктора, выкинул вместе с окурком в окно электрокара.

— Я первый раз убил в шестнадцать. Заканчивали обучение с отцом. — На всякий случай Ворон добавил сухо и так очевидное, — И давай не про Алису. — И подытожил, — Но если так... если всё циклично, и ничто не имеет смысла... остаётся надеяться, что смерть — тоже будущее.

— Смерть — не конец, друг мой. Это этап.