— По приборам, — улыбнулся Энлиль Маратович. — Неужели ты думаешь, что вампиры не могут решить таких простых вопросов? На яхте императора полно халдеев. Но без приглашения там не может оказаться никто. Ты не до конца понимаешь принцип, о котором я говорю. Погляди вниз.

Я заметил, что мы уже значительно снизились. Были хорошо различимы барашки волн.

— Ты что-нибудь видишь?

— Море, — ответил я. — Волны. И облака сверху.

— Теперь посмотри внимательно, — сказал Энлиль Маратович. — Яхта там. Ты уже прибыл.

И тут со мной что-то произошло.

Я понял, что какая-то моя часть уже долгое время испытывает страх — настолько неприятного свойства, что вся область, пораженная этим чувством, оказалась как бы исключена из сознания, словно отсиженная нога или однообразный звук.

И вдруг эта зона снова стала доступной.

Я увидел за окном корабль. Огромный и черный, крайне простой формы — похожий на один из старых японских авианосцев с накрывающей весь корпус плоской палубой. У корабля наверху не было никаких выступов, антенн, труб — только эта черная плоскость, размеченная желтоватыми посадочными знаками. На ней стояло несколько маленьких разноцветных бизнес-джетов вроде того, на котором летел я.

Как только я наконец позволил себе увидеть корабль, в моей голове что-то хлопнуло, словно там взорвалась петарда, и в ту же секунду отвращение и страх прошли. Но в этот миг я понял, что мог бы прожить рядом с этой исполинской черной ладьей всю жизнь, постоянно сверля ее глазами — и так ни разу не заметил бы ее.

И нечто очень похожее происходит в ежедневной реальности со всеми без исключения людьми…

А потом я увидел на носу корабля тонкое белое слово.

OMEN

— Я вижу название, — сказал я. — Это…

— Никогда никому не говори, — перебил Энлиль Маратович. — Это касается только тебя. Не вовлекай в свою судьбу других.

Я кивнул.

— И еще, — сказал Энлиль Маратович. — Стюард даст тебе чемоданчик. Лично передашь его от меня бэтману. У него немного улучшится настроение.

Я хотел спросить, что в чемоданчике, но вместо этого из меня вырвался совсем другой вопрос:

— А Софи? Она тоже там?

Энлиль Маратович нахмурился.

— Это ваши с ней дела, — сказал он недовольно. — Я про это даже знать не хочу, мне так спокойнее. Но думаю, что она на яхте. Ни пуха ни пера…

С этими словами Энлиль Маратович пропал из моего поля зрения. Мне показалось, что он не исчез, а просто нырнул под ту же пелену вытесненного отвращения, которая только что скрывала от меня корабль — и, возможно, до сих пор закрывает большую часть вселенной.

Корабль пропал снова. На этот раз он просто скрылся за краем иллюминатора — самолет заходил на посадку.

После удара колес о палубу мы остановились подозрительно быстро — причем мне показалось, что нас тормозит внешняя сила. Я вспомнил, что при посадке на авианосец самолет обычно цепляет растянутый над палубой трос-амортизатор специальным крюком. Видимо, «Дассо» Энлиля Маратовича был оборудован для подобных перелетов.

Удобный способ избавиться от неугодного персонажа — пригласить его прилететь на самолете и убрать трос. Прожужжит по палубе, шлепнется в море, и не надо никого душить желтым шнуром… Наверняка я не первый, кому здесь во время посадки приходит в голову такая мысль.

Халдей-бортпроводник в синем хитоне снова появился из кабины пилота. Он передал мне пузатый алюминиевый кейс, затем откинул дверцу, ставшую лесенкой — и, опустившись на одно колено, церемонно отвернулся от дыры в стене, словно опасаясь увидеть то, что за ней.

Я выглянул наружу — и сразу понял, что приземлиться на этой черной полосе можно без всяких резиновых хитростей. Самолеты, которые я видел с высоты, стояли так далеко, что были почти неразличимы. Корабль был огромен. Настолько огромен, что я вообще не ощущал никакой качки — мне казалось, что я стою на идеально ровном острове.

Меня встречали два халдея в черных комбинезонах. На них не было масок, но я понял, что это халдеи, по значкам на их груди — маленьким золотым маскам поверх пучков белой шерсти. Это вообще-то было функционально, особенно для техперсонала.

Когда я сошел с трапа, они склонились в глубоком поклоне и отвернули от меня лица — так же, как бортпроводник. В какой-нибудь другой ситуации такое поведение, наверное, выглядело бы хамским — но здесь оно, несомненно, выражало предельное почтение: они даже не смели на меня смотреть. Это лишний раз доказывало, что вежливость и хамство, как инь и ян, при сгущении перетекают друг в друга.

Халдеи пошли прочь от самолета, время от времени останавливаясь, чтобы пригласить меня следом. Они по-прежнему отворачивались, и выглядело это жутковато.

На палубе впереди была желтая черта. Дойдя до нее, халдеи встали по ее краям на колени и закрыли ладонями лица, полностью отказав себе в праве видеть дальнейшее. Черный люк в полу отъехал в сторону, открыв ведущую вниз лестницу.

Я ждал — но ничего не происходило. Халдеи молча стояли на коленях у люка, спрятав от меня лица. Решившись, я переступил желтую черту. Когда я спустился по лестнице на глубину своего роста, люк над моей головой закрылся.

Лестница вела в черный куб пустоты размером с лифт. Пространство было освещено яркими иглами электрического света — крошечными лампами, с приятной асимметрией разбросанными по стенам, потолку и ступеням. Как только я оказался в лифте, выход перекрыла черная панель с такими же светящимися точками. По легкой вибрации я понял, что мы уже движемся. Но куда — вверх или в сторону — было неясно.

Воздух казался холодным и остро-свежим, словно к нему примешали какой-то стимулятор — не то кокаин, не то веселящий газ. Когда мы остановились, мой страх уже исчез. Мне было весело и тревожно.

Панель перед моим лицом поднялась вверх.

Стало очень светло. И еще я услышал музыку.

Я стоял в дверях большой комнаты.

Это, кажется, была гостиная — с несколькими окнами, сквозь которые внутрь било горячее солнце (я не задумался в тот момент, откуда здесь взяться солнцу, которого не было даже над палубой).

Войти в комнату, однако, было нельзя. Или, вернее, можно, но лишь на два-три шага: остальное пространство отгораживал красный шнур на стальных ножках — словно в музейном зале, осматривать который дозволяется только с крошечного пятачка у дверей.

Гостиная была пуста.

Но чувствовалось, что совсем недавно здесь кто-то был. В самом центре комнаты находилось возвышение — прямоугольный помост, накрытый циновками и коврами. На нем лежала смятая подушка, а рядом стоял чайный набор и дымящийся стеклянный кальян — словно некто, расслаблявшийся здесь минуту назад, только что вышел.

Пахло благовониями — совсем простыми и дешевыми.