Макрон воззрился на него. Если жестокости последних дней следовало понимать как преподнесенные местным жителям уроки, то чему именно научились туземцы у своих новых хозяев? Что они усвоили: Рим не менее кровожаден и жесток, чем любая вражеская орда? «Маловероятно, – подумал Макрон, – чтобы это могло поспособствовать установлению добрых отношений с туземцами в тот жизненно важный период, когда в новой провинции будет устанавливаться правление Рима, основанное на римских законах. С одной стороны, здешний народец сурово притесняет Максимий, а с другой – Катон со своими беглецами устраивает беспощадную резню. Все это может лишь пробудить в них решимость помочь Каратаку и его воинам в их борьбе. Получается, что Максимий словно в ослеплении работает на руку врагу. Ладно. Что же до Катона…»

В какой-то момент Макрон просто не знал, что и думать. Он был уверен, будто хорошо знает молодого центуриона, но резня в усадьбе была делом рук человека совсем другого типа. Два этих образа просто никак не совмещались, казалось, такого быть не может. Но, опять же, мало ли в последнее время произошло такого, что тоже казалось невероятным и бессмысленным? Децимация как наказание когорте за то, что она была оттеснена имевшим подавляющее превосходство противником. Извращенная игра судьбы, избравшей для расправы ни в чем не повинного Катона, тогда как подлинным виновником того, что Каратаку удалось ускользнуть, был Максимий. А сейчас еще и эта необъяснимая жестокость Максимия по отношению к жителями долины, под стать которой и дикая выходка Катона, перерезавшего хуторян с их женами и детьми. Создавалось впечатление, будто весь мир сошел с ума. Макрона пробрало холодом при мысли о том, что жизнь его зависит от прихоти маньяков. Таких маньяков, как центурион Максимий, смотревший на него сейчас с ухмылкой.

– А я тебе говорю, Макрон, что все это нам очень даже на пользу. Скоро здешние дикари и вздохнуть не посмеют, не задумавшись о том, как к этому отнесемся мы. И уж конечно, возненавидят нас больше, чем кого бы то ни было в своей никчемной жизни. Случись Каратаку наткнуться на Катона и его ублюдков раньше нас, можно быть уверенными, что варвары выкажут к ним не больше милосердия, чем выказали бы мы.

– Так точно, командир, – сказал Макрон. – Все обстоит так, как ты объяснил.

– Ну а раз след Катона обнаружился, мы можем уделить внимание Каратаку.

Макрон попытался скрыть удивление. Одно дело выслеживать кучку жалких беглецов, но пытаться устроить силами одной когорты охоту на такого зверя, как Каратак, это уж вовсе из области безумия.

Внезапно к его удивлению присовокупилась крайне неприятная догадка: он внимательнее присмотрелся к своему командиру, сосредоточенно осмысливая каждое его слово.

Максимий улыбнулся.

– Если мы доставим Каратака к командующему, то нам будет позволено воссоединиться с легионом. И у легата мы с тобой окажемся на лучшем счету.

– А как насчет остальных: Туллия, Феликса, Антония?

– Туллий – старая баба, – фыркнул Максимий. – А двое других – глупые щенки. Хвала богам, что не такие хитрые и коварные, как этот ублюдок Катон. Ты единственный в когорте, кому я могу довериться. Только тебе.

– Хм… – Макрон покраснел. – Спасибо, командир. Надеюсь, что смогу оправдать твое доверие. Но мне кажется, что ты судишь других командиров слишком строго. Они хорошие солдаты.

– Ты так думаешь? – Максимий нахмурился. – А вот я сомневаюсь. Удивляюсь тому, что ты не замечаешь их недостатков, если только… если только ты не на их стороне.

Макрон заставил себя рассмеяться.

– Мы все на одной стороне, командир.

Максимий не ответил и лишь пристально присмотрелся к подчиненному. Воцарилась напряженная тишина, но потом командир немного расслабился.

– Конечно, Макрон, ты прав. Извини. Я просто должен был убедиться в твоей верности. Ну а сейчас давай вернемся к нашему делу, а именно к тому, ради чего ты в первую очередь и был назначен в этот патруль. Ну как, удалось тебе кого-нибудь разговорить? Есть что-нибудь новое про предателя, освободившего Катона?

– Я бы сказал, нет, командир. Судя по тому, что я слышал, это мог сделать практически каждый. Никто из солдат не рад тому, что им приходится охотиться на своих же товарищей, тем более что они считают их наказанными несправедливо. Прошу прощения, командир. – Макрон пожал плечами. – Это все.

– Это все, – повторил, передразнивая его, Максимий. – Нет, центурион, это не все. Никоим образом.

Макрон ощутил знакомый холодок беспокойства, но постарался ничем себя не выдать.

– Командир?

– Если эти люди настроены таким образом, они сами ничем не лучше предателей.

Максимий зажал подбородок пальцами и потер щетину, глядя вниз, себе на колени.

– Если они вообразили, что это сойдет с рук, то их ждет большой и неприятный сюрприз. Я им покажу… Это не первый случай, когда мне приходится иметь дело с такими людьми. О нет, но я уже давал им подобным понять, с кем имеют дело, и этих ждет то же самое. Попытка выставить меня дураком не останется безнаказанной ни для кого.

Макрон и во время, и после этого словесного взрыва благоразумно молчал, не желая лишний раз привлекать к себе внимание и предоставив командиру возможность сыпать угрозами, сколько ему заблагорассудится. Наконец Максимий поднял глаза и, казалось, удивился тому, что Макрон еще здесь. Он помотал головой, словно отгоняя наваждение, и натянуто улыбнулся.

– Ладно, Макрон, тебе лучше пойти отдохнуть. В следующие несколько дней может оказаться не до того, если мы собираемся показать этому отребью, что к чему.

Макрону было не по себе: он не знал, кого именно подразумевал Максимий под «отребьем», но уточнять, разумеется, не стал, а когда командир когорты махнул рукой по направлению к выходу из палатки, кивнул и поспешно поднялся на ноги. Ему самому не терпелось отсюда убраться.

– Спокойной ночи, командир.

Макрон повернулся, шагнул к выходу, вынырнул наружу, на свежий, прохладный воздух и с удовольствием вздохнул полной грудью. Рядом с входом в палатку за раскладными столами работали два писца. Один заправлял маслом лампу, чтобы зажечь свет, когда на западном горизонте угаснет последний отблеск вечерней зари. Макрон направился к палаткам своей центурии и по дороге встретился с идущим в противоположном направлении оптионом Кордом. Тот, проходя мимо, отдал ему честь, а Макрон, сделав еще несколько шагов, оглянулся через плечо. И как раз вовремя: он увидел, как оптион входит в палатку командира когорты.

«Любопытно, – пробормотал Макрон себе под нос. – С чего это Максимий решил выслушать еще и доклад Корда? Или он не доверяет мне настолько, чтобы в вопросе о подробностях этого патрулирования положиться только на мои слова?»

И тут его осенило. Макрон горько улыбнулся: ну конечно, Максимий ему не доверяет. И в патруль послал не для того, чтобы выведывать настроения и мысли других, а затем, чтобы Корд разговорил его самого. Из чего следует, что Максимий «доверяет» ему настолько, что подозревает в нем предателя. Слежка, провокации… Макрон вздохнул. Преторианец Максимий провел слишком много времени вблизи от императорского двора с его нескончаемыми интригами. Ну что ж, если он склонен видеть повсюду заговоры, то и ладно. Макрону оно только на руку: среди множества подозреваемых легче затеряться. С этой слегка успокаивающей мыслью Макрон вернулся в палатку, удостоверился, что оптиону не о чем ему докладывать, разделся, рухнул на койку и быстро заснул.