Но вот восьмого января, спускаясь с крыльца в сад, чтобы насыпать в кормушки семечек, он вдруг заметил прямо под последней ступенью что-то вроде грязной тряпки. Вовремя отдёрнул ногу и поставил её рядом. Наклонился и присмотрелся.

– Приходи к нему лечиться и корова, и лисица… – пробормотал, признав в куске меха живого зверя.

Дикие к нему ещё не приходили. Он знал, что они подходят к забору, некоторые залезают ночью в сад, но страх и осторожность не позволяли им показаться на глаза. Он знал, что приходят они за тем же, что и остальные, поэтому просто всякий раз сообщал им, как в космос, без надежды на ответ, что знает о них, тоже любит, и, если им нужна помощь, пусть выходят.

И вот Лес, до сих пор только наблюдавший за ним, вышел.

Лиса лежала на боку, как-то нелепо уткнув морду в передние лапы. Сначала показалось, что зверь в обмороке. Но нет, он дышал и всё чувствовал, хотя ни единой эмоции, ни одного слова не долетало от него. Полное равнодушие к собственной судьбе.

– Ну-ка, – сказал Рома как можно мягче и протянул к лисе руку, – посмотрим, что у нас тут.

Аккуратно перевернул – тело оказалось мягким, совершенно безвольным. Кровь ухнула от того, что он увидел. Морда казалась сплошным месивом: грязь, кровь, содранная на голове кожа. Один глаз вытек, на его месте была запёкшаяся чёрная рана. Второй был закрыт. Пасть приоткрыта, язык вывален. Лис тяжело дышал.

– Тихо, тихо, тихо, – забормотал Рома, когда первый ужас отошёл. Он старался говорить спокойно, хотя понимал, что успокаивает не зверя, а себя. – Ничего, ничего. Ещё поборемся. Сейчас. Погоди-ка.

Стараясь не смотреть в страшный глаз, он принялся как можно мягче прощупывать тело лиса. Нельзя было поверить, что в остальном всё у него хорошо. Так и оказалось: на боку была рана, шкура свисала клоком, передняя лапа перебита – по мягкому, почти безжизненному телу прошла судорога, когда Рома коснулся её. Похоже, его сбила машина.

– Ну что же ты? Как же так-то, а? И ведь приполз, дотерпел. Ну, ничего, ничего. Сейчас. Потерпи. Ещё немного потерпи.

Он постарался улыбнуться, чтобы ободрить зверя. Почувствовал слабый, почти незаметный – не отклик даже, а так, тепло. Лис всё слышал и понимал. Но ни во что уже не верил: он приполз умирать. Просто умереть у него на глазах. Рома почувствовал, как перехватило горло, резко выпрямился и одёрнул себя: не хватало ещё раскиснуть прямо над ним. Ему не этого надо. Совсем не этого.

– Сейчас, сейчас. Я хочу сделать тебе легче.

Не отдавая себе отчёта, Рома встал на колени и стал нежно, мягко оглаживать грязный мех, избегая раненых мест. Лис вздрогнул от непривычного прикосновения, и Рома почувствовал исходящее от него недоумение.

– Сейчас, милый. Легче. Уже легче, – говорил, соображая, что необходимо делать сию же минуту, но не позволяя себе суетиться. Лис расслаблялся, Рома чувствовал это руками. По его мышцам проходила судорога, дёргались лапы, волна прошла по хвосту. – Вот. Вот. Хорошо, – бормотал шёпотом. Лис погружался в спасительную дремоту.

Когда он заснул, Рома бросился в дом. В кладовке, куда не заглядывал сто лет, нашёл подходящую по размеру коробку, сунул туда первый попавшийся обрывок чего-то мягкого, тёплого – оказалось потом, что это материна старая шаль – выбежал обратно и как можно аккуратнее переложил лиса в коробку. Тот не проснулся. Запер дом, наспех натянул куртку, подхватил коробку.

– Извините, друзья, жизнь, чужая жизнь, – кинул тихо сидящим у калитки собаке и двум кошкам и, уверенный, что они поймут, двинул в сторону клиники.

– Нет, ну нормально, да? – спросила Валя, заглянув в коробку, когда он поставил её на стол в операционной. – Нет, Лар, ты только глянь! – крикнула в открытую дверь.

– Да уже не хочу даже, – донеслось оттуда, но всё же Лариса появилась, вытирая только что помытые руки – у неё уже был первый приём. – Что там ещё? Какая-нибудь макака?

– Лиса, Лар. Нет, ты прикинь? Ты откуда их выкапываешь? Тебе, Ромка, совсем уже делать нечего?

– Лиса? Да ладно. – Лариса подошла и заглянула в коробку. Издала какой-то сдавленный звук. Подняла растерянные глаза на Валю. – Слушай, ну эта… как же оно? Тут ведь живого места…

– Лиса, Ромка, ты понимаешь, лиса, – продолжала втолковывать Валя, не слушая. – Что мы с лисой делать будем, ты соображаешь вообще, нет?

– Какая разница? Лиса – не лиса. Считайте, что собака.

– Ромка, да ты издеваешься! – Валя всплеснула руками.

– Валь, ладно. Ты сюда глянь. Что делать-то?..

Валя наконец наклонилась в коробку и стала осматривать зверя, всё больше и больше мрачнея. Цыкнула зубом, покачала головой и отошла к столику, стала натягивать перчатки.

– Вынимай, чего стоишь, – бросила Ларисе. – У тебя есть кто?

– Запись.

– Отмени. А ты чего ещё тут? Вали давай. Там сиди. Живей. И тару свою с собой. Ну!

Лиса выложили на стол. Он растёкся по нему мокрой тряпкой. Валя давала распоряжения, заправляя шприц. Лариса быстро, уверенными движениями выстригала мех вокруг раны. Валя подошла, ощупала переднюю лапу. Зверь вздрогнул и открыл глаза.

– Ты чего ещё тут? За дверь, я сказала. Позову, – не оборачиваясь, бросила она Роме и вколола лису снотворное.

В этот момент живой глаз нашёл его, и Рома постарался передать лису что-то хорошее – надежду, уверенность, спокойствие. Лис поверил. Ничего не сказал, но поверил. Рома почувствовал это и с лёгким сердцем вышел. Нет, это было не как с серым. Серого Рома не мог забыть, но сейчас было совсем не так, а значит, можно было верить. Ещё можно.

Лис провёл в клинике три дня. У него оказались переломаны две, а не одна, как полагал Рома, лапы – обе передние. Ему наложили швы, сделали узи, чтобы понять, нет ли внутренних кровоизлияний, но их, по счастью, не оказалось, и позвоночник был цел.

Весь перебинтованный, с шинами на лапах, в елизаветинском воротнике, стриженный клоками он больше походил на странную игрушку, нежели на живое существо. Но теперь на него можно было смотреть без содрогания.

– Никаких гарантий, – сказала Лариса, сделав строгое лицо и не глядя Роме в глаза, когда он пришёл его забирать. – Мы – что могли, но нужен уход. Ты сам будешь?

– Сам, – кивнул Рома.

Лариса молча покачала головой.

– Ладно, – вздохнув, сказала потом: – Я объясню.

И стала рассказывать, что делать, как перевязывать, за чем особенно следить… Рома слушал, кивал и поглаживал спящего в коробке лиса. Лис не шевелился. Лису снился лес.

– Всё понял? – спросила Лариса, закончив.

Рома кивнул. Она снова, без доверия, как с маленьким, покачала головой.

– Я пойду? – спросил Рома и встал.

Лариса пожала плечами, вроде как иди, конечно, что ещё с тобой делать. Рома взял коробку на вытянутых руках, пошёл к двери.