Фрэнк О’Коннор скончался 7 ноября 1979 года. Рэнд попросила Еву Прайор, молодую сотрудницу из офиса своего адвоката, помочь организовать погребальную церемонию в Нью-Йорке и выбрать могилу в пригороде. На церемонии, которая проходила в церкви Фрэнка Кэмпбелла на Манхэттене, Рэнд сидела очень тихо, покуда десятки старых знакомых и бывших учеников вспоминали былое и выражали соболезнования. Позднее она вместе с Леонардом и группой его друзей поехала на кладбище всех конфессий Кенсико в Валхалле[14]. Ученик Пейкоффа Дэвид Келли прочел над могилой поэму «Земли последняя картина» Редьярда Киплинга – автора из наполненного героическими сказками и легендами детства Фрэнка и Айн. Потом она смотрела, как тело ее мужа опускают в землю – рядом с еще одной могилой, которую она заказала для себя самой. Она слышала, что долго прожившие вместе супруги часто умирают в течение нескольких месяцев друг за другом. «Я не хочу страдать долго», – сказала она одному из друзей Леонарда. Ее товарищ по эмиграции и любимый композитор, Сергей Рахманинов, покоился в одной из могил по соседству.

Несмотря на то, что последние три года жизни Айн Рэнд были наполнены уединенной грустью и проблемами со здоровьем, нельзя сказать, чтобы она была вовсе уж одинока и несчастна. Возможно, лучшими моментами были те, когда она могла вспоминать о Фрэнке в разговорах с Пейкоффом или с Хаггинс, которая была ее ближайшим компаньоном после смерти мужа. Она часто говорила по телефону с племянницей Фрэнка, Мими Саттон, и просила ее собирать и рассказывать истории о его детстве и юношестве. «Мими, поговори со мной о Фрэнке, – говорила она. – Расскажи мне все, что ты можешь вспомнить». «Я боялась, что она может покончить с собой, – говорит Мими. – Всякий раз, когда я звонила, она была одна».

Поначалу ее дни были пусты, в них не было ничего, кроме недоумения и чувства утраты. Но постепенно она восстанавливалась. Она начала принимать антидепрессанты. Леонард познакомил ее со своей студенткой Синтией Пастор. Вместе две женщины перебирали кипы писем, счетов и приглашений, которые ранее оставались без внимания. Рэнд вновь начала принимать посетителей. С подачи Элоиз она начала совершать небольшие прогулки, иногда выходя на улицу в домашней одежде и тапочках. Соседи не всегда сразу могли узнать ее, встречая пожилую женщину в потертом платье и платке. «Она выглядела как бедная русская старушка», – вспоминали они потом. Рэнд увлеклась просмотром телесериалов и начала набрасывать собственный сценарий для телеверсии романа «Атлант расправил плечи».

Бывшая студентка Института Брандена Кэтрин Эйкхофф, работавшая ранее вице-президентом консалтинговой фирмы Гринспена, регулярно приходила к Рэнд, чтобы помочь разобраться с финансовыми вопросами. Эйкхофф встревожилась, когда Рэнд призналась, что все ее деньги лежат на сберегательном счету в банке через дорогу. Как оказалось, певица свободного рынка не нашла времени, чтобы исследовать механизм действия акций и не доверяла государственным облигациям. В конечном итоге Эйкхофф убедила ее вложить все деньги в облигации свободного рынка. Когда она узнала, что Рэнд работает над сценарием телесериала по «Атланту», то сказала, что она и ее муж, владелец джазового клуба, могли бы помочь с финансированием. Также интерес к проекту проявил Эд Снайдер, поклонник Рэнд, являвшийся основателем спортивного общества. Вдохновленная их поодержкой, Рэнд принялась без устали писать. Когда она умерла, было готово около трети сценария.

В 1980 Гарри Бинсвангер, профессор философии и давний приверженец идей объективизма, основал шестнадцатистраничный ежемесячный магазин The Objectivist Forum. Рэнд дала согласие это начинание и передала Бинсвангеру свои старые списки рассылки. Однако она не давала изданию своего «материнского благословения», о чем сообщила в опубликованном в его первом выпуске странном и вязком письме. Она не гарантировала, что редакторы журнала будут в точности следовать догматам объективизма. Объясняя, почему она так ревностно относится к этому термину, Рэнд писала: «причина в том, что «объективизм» – это имя, которое я дала своей философии – поэтому, если кто-то использует это слово для обозначения неких теорий, придуманных им самим, то этот человек является виновным в умышленной мошеннической попытке вложить свои мысли в мою голову». Она и ее философская система стали единым целым. Несмотря на то, что ее сестра в целости и сохранности вернулась в Россию, Рэнд часто предупреждала своих знакомых о том, что советские власти планируют похитить ее. Элу Рудди она, например, сказала, что не может лететь на Западное побережье в коммерческом самолете, потому что «если русские узнают, что я нахожусь на борту, они угонят самолет». Она также предупреждала его, что русские могут попытаться купить Paramount, чтобы не допустить выхода фильма «Атлант расправил плечи».

Фил Донахью очень сердечно обращался с ней во время ее участия в его программе в 1979 году. В 1980 Рэнд согласилась еще раз поработать с ним, став героиней одной из программ цикла «Величайшие умы Америки». На экране она выглядела старой и хрупкой – даже в ярком голубом платье и с волосами, выкрашенными в медно-рыжий цвет. По мере того, как Донахью задавал ей философские вопросы, она становилась все более энергичной, а когда зрители стали дружелюбно смеяться над их взаимными подтруниваниями и аплодировать, Рэнд выглядела удивленной, но и очень польщенной. Потом один из зрителей разрушил это очарование, подвергнув сомнению ее взгляды на суть эгоизма. Рэнд, игнорируя призывы Донахью успокоиться, сердито повторила то же самое, что она уже высказывала со страниц The Objectivist Forum. «Я хочу придерживаться только своих идей, – сказала она почти умоляюще. – Я не одобряю тех, кто проповедует обратное». Сейчас, в возрасте семидесяти пяти, слышать, как кто-то не соглашается с ней, было для нее уже просто физически непереносимо. Повернувшись к Донахью, Рэнд дрожащим голосом сказала: «Я хотела бы встретить достойного соперника, но я больше не надеюсь на это». Ближе к концу программы ведущий спросил о недавней потере мужа. Повлияло ли это событие каким-либо образом на ее философию? «Нет, – ответила она. – Это изменило лишь мою позицию по отношению к миру. Я потеряла самое дорогое. Я не слишком заинтересована в чем-либо еще». Не возникло ли у нее соблазна поверить в небеса, на которых они с мужем смогут воссоединиться? «Я задавала себе такой вопрос, – честно ответила она. – И если бы я поверила в это, хотя бы на пять минут, то сразу покончила бы с собой, чтобы быть с ним». «Я также спрашивала себя, что я почувтствовала бы, если узнала, что прямо сейчас он находится на Страшном суде перед лицом Бога или Святого Петра, – продолжила она. – Моим первым желанием было броситься туда и помочь ему, рассказать, каким хорошим он был».

Ее последнее выступление в Форд-Холле состоялось в апреле 1981 и носившее название «Век посредственности» и стало пророческой филиппикой, направленной против «семейных ценностей», креационизма и прочих религиозных элементов, ставших неотъемлемой частью государственной политики эпохи Рейгана. После того, как Рэнд вернулась домой из Бостона, ей нанесла визит Барбара Бранден. Прошло тринадцать лет с того момента, как она в последний раз видела жену своего любовника, которая решила навестить Рэнд после того, как посмотрела по телевизору ее разговор с Донахью. Сидя в гостиной, где они провели сотни часов вместе, женщины пришли к примирению. Они говорили о прошлом – но ни в чем не упрекали друг друга. Рэнд давным-давно простила Барбару. Как и она сама, Барбара преклонялась перед мужским героизмом, а все ошибки, которые она совершила, явились следствием ее верности по отношению к своему мужу. Однако Рэнд никогда не простила Натаниэля, так что они с Барбарой говорили не о проступках и предательствах, а о политике, философии, бывших друзьях – и о Фрэнке. Барбара ушла поздно вечером – обернулась на пороге, чтобы попрощаться, а Рэнд послала ей вслед воздушный поцелуй. «Это был не 1981, это был 1950, – писала Барбара об этой встрече, – мы были молоды, и мир был молод, и блеск наших идей затмевал солнце». Однако, когда Барбара написала ей спустя несколько месяцев, сообщив, что собирается написать книгу о жизни Рэнд, престарелая львица осталась безмолвной.