Владимир Игоревич вернулся к ним.

— Это профессор, у которого моя жена работала ассистентом. Он не только блестящий скрипач, но и потрясающий педагог.

— Родственная душа, — улыбнулась Аня.

— Вы тоже педагог?

— Да, школьный… историк, — ответила Аня, и отец удивленно взглянул на нее, — обычно она не торопилась сообщать, что работает в школе. Как ее следует понимать? Уничижение паче гордости?

— Очень интересно, — заметил Владимир Игоревич. — Я должен извиниться, я прямо с работы, с заседания, и мне обещали привезти цветы. Спустимся на один пролет… А после концерта, если вы меня подождете несколько минут, пока я зайду за кулисы, поздравлю, я мог бы отвезти вас домой. — Он улыбнулся и торопливо добавил: — Надеюсь, вы не откажетесь? Отец взглянул вопросительно на Аню.

— Не откажусь, — ответила она.

Они спустились по лестнице на один пролет. Здесь стояли курильщики, и Аня уже хотела было предложить спуститься ниже, к площадке, ведущей к студенческому буфету, как вдруг увидела могучего парня в кожаной куртке с двумя букетами дорогих экзотических цветов. Он вручил их Владимиру Игоревичу, спросил, может ли он идти, и, получив разрешение, ушел.

— Я, наверное, дико выгляжу с такими букетищами? Вот что значит перепоручить деликатное дело выбора цветов.

— Человек руководствовался собственным вкусом, — сказала Аня. — Он ваш шофер?

— Нет, охранник из офиса.

Прозвенел звонок. Они поднялись в зал, и Владимир Игоревич, спросив позволения, сел рядом с ними, уложив букеты на соседнее пустующее кресло.

Остановив машину — не такую, как в Турине, но тоже с тонированными стеклами, Владимир Игоревич вышел, открыл дверцу, помог выйти Ане с отцом и спросил — не ее, а Андрея Ивановича:

— Вы часто бываете на дневных концертах?

— Да.

— Завидую… — Он достал визитную карточку и протянул Андрею Ивановичу. — Был бы рад продолжить знакомство.

Отец достал свою визитку, зачеркнул один телефон и протянул Владимиру Игоревичу.

— Не обращайте внимания на мой высокий титул, — с улыбкой заметил он, — я уже на пенсии. А телефон и адрес правильные.

— Я могу и вам позвонить по этому телефону? — спросил новый знакомый Ани.

— Я живу отдельно. — Она взяла визитку, попросила у отца ручку и приписала на обороте свой номер телефона.

— Так я вас тоже подвезу, — словно обрадовался Владимир Игоревич.

Аня согласно кивнула, хотя несколько минут назад собиралась зайти к родителям. В машине они всю недолгую дорогу молчали. Аня мучительно думала, о чем бы таком заговорить, чтобы не выглядеть ни глупо, ни навязчиво, но в голову ничего не лезло.

Молчал и Владимир Игоревич. Только у самого Аниного дома он сказал:

— Завтра в Большом зале интересный сонатный вечер…

— Да, я обратила внимание, — от смущения перебила его Аня. Она чувствовала, что последует за его словами.

— Вы разрешите вас пригласить? — излишне церемонно спросил Владимир Игоревич.

И Аня, подчинившись предложенному им тону, ответила совершенно по-дурацки:

— Я разрешаю.

— Я заеду за вами ровно в семь, — заверил он.

— Хорошо. Квартира пятьдесят два… — сказала Аня и зачем-то уточнила: — Коммунальная.

Дома она ругала себя последними словами и за то, что не могла двух фраз связать, и за совершенно идиотское «разрешаю», сказанное с таким высокомерием, что она не удивится, если завтра вдруг он позвонит, скажет, что не достал билетов или что у него срочное совещание, и исчезнет.

Из состояния самобичевания ее вывел телефонный звонок. Пришлось полчаса оправдываться перед Олегом за то, что и завтра она не сможет с ним работать, а он бушевал и все высчитывал оставшиеся ему дни до срока, когда по договоренности он должен отправить готовый сценарий с оказией Лене, чтобы она успела перевести, ведь и на перевод нужно немало времени, хотя Ленка молодец, работает как вол, в отличие от некоторых, которые норовят манкировать…

— Олег, не заставляй меня врать и выдумывать педсоветы или еще какие-то мероприятия. Завтра я иду в парикмахерскую, мне надоело ходить чумичкой с прической позапрошлого века, и вообще, женщина я или нет? Могу я уделить себе внимание?

Олег не очень уверенно ответил, что может, видимо, вспомнив, как и в прошлом иногда вдруг бросалась Аня к парикмахеру, пытаясь за несколько часов наверстать все то, чего не делала месяцами.

На следующий день, когда Владимир Игоревич позвонил в дверь, его встретила Аня — высокая от высоченных каблуков вечерних туфель, тоненькая, в чем-то темном, элегантно с нее свисающем, невероятно помолодевшая из-за короткой стрижки, с огромными подведенными встревоженными глазами, в которых, казалось, застыл вопрос: «Ну как я?»

Она сняла с вешалки новый итальянский плащ и перекинула его через руку:

— Я готова.

Вечером, когда она вернется, тетя Поля скажет ей: «Бесстыдница, ты бы солидного человека хучь на минутку в комнату пригласила. Никакого соображения у нынешних молодых нет…» В большом, почти до полу, старинном зеркале в нижнем фойе Большого зала консерватории Аня с трудом узнала себя, поправляя прическу, и от всей души поблагодарила Лену за то, что та настояла и заставила купить этот вечерний ансамбль-фантазию, сидевший на ней так, что она вдруг стала похожа на сошедшую с подиума манекенщицу, с той лишь разницей, что у нее были и грудь, и бедра, и все остальное, как у нормальной женщины.

Они поднялись вверх, в большое фойе.

— Поскольку мы в Москве, а не в Италии, я разрешаю вам сегодня кричать «браво» всем подряд — и мужчинам, и женщинам, — и Аня рассмеялась, не выдержав взятого вначале менторского тона.

— Признайтесь, вы так со своими учениками разговариваете?

— Нет, что вы, — весело ответила Аня, чувствуя, что лед сломался и нет уже ни натянутости, ни чопорности, ни неловкости в общении с этим малознакомым человеком. Она возвращалась в свое привычное состояние. — В школу я хожу в джинсах, вызывая ужас у завуча и директора, играю с учениками в волейбол, вожу своих балбесов на экскурсии. Недавно ездили в Кусково, а в прошлом году весной спускались в раскоп на Манежной площади. Нет, в школе я самый что ни на есть анфантерибль.

— А моей дочери не повезло: кроме напускной солидности, низкой культуры и весьма посредственного знания своего предмета их историчке нечем было похвастать.

— В каком классе ваша дочь? — спросила Аня.

— О, — с гордостью отозвался Владимир Игоревич, — она у меня просто молодчина, брава! После окончания школы выдержала конкурс и поступила в американский колледж. Когда погибла жена, я думал, она сорвется, не вынесет горя — сам в таком состоянии, что в утешители никак не годился. Но она выстояла… Я очень горжусь ею… У вас очень симпатичный отец, — без видимой связи с предыдущим заключил он.