— Разумеется. С другой стороны, многое зависит от публики.

Софир неожиданно обратился к обоим сержантам:

— Как вы полагаете, можем мы показать этот балет нынче вечером, во время большого пиршества?

— Это не балет, — процедила Аббана. — Это грубый фарс. Думаете, мы такие уж невежды? Думаете, одни вы что-то смыслите в искусстве? Мы, между прочим, проходили курс эстетики!

Софир нахмурил брови, словно силясь сообразить о чем идет речь.

— Вы проходили курсом эстетики? И кто прокладывал вам этот курс?

— Мы обучались в Академии, — объяснил Гальен. — Там действительно преподавали науку о прекрасном.

— О! — обрадовалась Ингалора. — Вам рассказывали о прекрасном?

— Да, и мы даже сдавали зачеты и экзамены...

Софир решительно подошел к ним и обнял их за плечи, чуть сжал, после чего выпустил и с чувством произнес:

— От души надеюсь, что это поможет вам в вашей военной карьере! Идем, Ингалора. Мне не нравится, как ты выходишь в последнем диалоге...

И, схватив ее за руку, убежал вместе с девушкой. Гальен и Аббана смотрели им вслед: легкие, в развевающихся одеждах, они мчались через двор в своих мягких балетных туфлях, и волосы развевались у них за спиной.

Затем лицо Аббаны искривилось.

— Никогда, — прошептала она, — никогда не забуду, никогда не прощу!

* * *

«Кто? — напряженно думала Ингалора. — Который из них?»

Она стояла на свободном пространстве, ограниченном длинным прямоугольником накрытых столов. Яства громоздились повсюду: на серебряных блюдах отправились в последнее плавание печеные утки; глубокие фаянсовые тарелки, расписанные «речными мотивами» — осокой и лягушками, что прячутся под причудливой старой корягой, — были наполнены тушеными овощами, свежими фруктами, острыми приправами.

Через каждые два блюда стоял большой, пузатый кувшин, наполненный вином. Его сиятельство наилучшим образом демонстрировал храбрым воинам герцога Ларренса своё гостеприимство. Эти люди, которым в ближайшее время предстоит идти в бой ради сохранения мира и спокойствия во всем Королевстве, достойны самого щедрого приема.

Частью «угощения» стало и выступление артистов.

Сам герцог с подругой и приближенными — кастеляном, старшей «хозяюшкой», начальником замковой стражи и еще несколькими господами — сидел во главе стола. Рядом с ним занимали место командиры отрядов. Прочие, включая сержантов, сидели за длинными столами.

«Кто-то из тех, кто находится возле герцога», — думала Ингалора, скользя взглядом по собравшимся.

Она с полнейшим безразличием относилась к жадным взорам, которые бросали на нее солдаты. Певица была почти обнажена: её тело прикрывало только просторное, совершенно прозрачное платье, украшенное такими же «речными мотивами», что и фаянсовая посуда. Затея самого герцога: он счел, что выступление певицы будет ещё более пикантным, если преподнести девушку как некое своеобразное «блюдо».

«Вряд ли для такого дела герцог наймет кого-нибудь из солдат, — думала девушка, машинально распевая бесконечную балладу. — Нет, ему потребуется человек отчаянный и в то же время достойный доверия. И еще — такой, чтобы не бросался в глаза. Один из многих... Я слишком мало знаю население замка. Завтра же начну строить глазки здешним мужчинам. — И вдруг ужасная мысль пронзила её: — А если это женщина?»

Вечером, когда артистам разрешили наконец оставить пиршественный зал, Софир долго не мог заснуть: все ходил по комнате, которую отвели им с Ингалорой. Усталая, она лежала, потягиваясь, под меховым одеялом. Всю одежду Ингалора сняла, оставила только ленты в волосах. Мех приятно щекотал кожу.

В комнате горели две лампы; их лучи скрещивались как лучи двух лун за окном. Такое освещение считалось изысканным; оно так и называлось — «две малых луны».

При таком освещении Софир начал казаться существом нечеловеческим: в нем не было ничего от Эльсион Лакар или тем более от подземного народа, однако и на человека он больше не походил. Смешение света и теней плясало на его лице, подчеркивая малейший рельеф и превращая любое углубление во впадину. Как будто нарисованное толстой кистью, опущенной в густую черную тушь, его лицо приобретало особую, лаконичную красоту, не имеющую пола: оно могло вызвать влечение как женщины, так и мужчины.

— Почему когда я смотрю на тебя, мне. хочется тобой обладать? — вопросила Ингалора, облекая в слова свое ощущение.

— Потому что тебе присущ инстинкт собственника, — отозвался Софир, останавливаясь на миг. — Думаешь, я забыл, как ты украла мои блестки? Мои украшения для ногтей?

— А ты — злопамятная пакость, — сказала Ингалора, сладострастно выгибаясь и подбрасывая ногами одеяло. — Сколько лет не можешь позабыть свои драгоценные блесточки! Все оплакиваешь их. Небось, если я помру — меня так оплакивать не будешь.

Софир резко развернулся:

— А ты обратила внимание на того мужчину — в жемчужно-сером, с тонкой вышивкой по вороту? У него странные волосы. Крашеные.

Ингалора вздохнула:

— Я не смотрела на мужчин, любимый. Для меня существуешь только ты.

— Это не шутка, Ингалора. У него действительно крашеные волосы.

— Ну и что?

— Да то, что он — обычный мужчина, из тех, которые любят женщин. Такие никогда не красят волосы.

— А этот — покрасил. Не вижу ничего удивительного...

— Присмотрись к нему завтра.

— Ладно. — Ингалора зевнула. — Чего не сделаешь ради дружбы!

— Это не шутки, Ингалора. Мне он показался подозрительным.

Девушка села, сложила руки поверх одеяла: прилежная ученица, готовая внимать наставлению.

— Расскажи подробней.

Софир уселся к ней на постель.

— Я все думал — кто из них?

— Какое совпадение! — вставила она. — Я тоже.

— Не солдат.

— Явно.

— Не сержант.

— Может быть, эти двое — Гальен с Аббаной? — предположила Ингалора. — Глупы, разочарованы в жизни и мечтают совершить что-нибудь исключительное.

— Да, это мне в голову приходило, но... — Софир вздохнул. — Не они.

— Почему?

— Глупы.

— Превосходное качество для людей, избранных орудиями преступления.

— Слишком глупы, — подчеркнул Софир. — Будь я герцогом, я не доверил бы им и кухонного ножа. Странно, что их произвели в сержанты.

— А, об этом я знаю! — обрадовалась Ингалора — Было распоряжение самого Ларренса — давать сержантские звания людям, умеющим читать и писать. И приставлять к ним опытных вояк, дабы те руководили.

— Оставим в стороне подробности воинского быта, — последние два слова Софир произнес, брезгливо искривив губы, — и вернемся к основному. Так вот, будь я заговорщиком номер один, я нипочем не доверился бы этим болванам. Они со своим тщеславием непременно все испортят. Нет, герцогу потребовался некто иной. Некто, купленный со всеми потрохами, человек без прошлого и настоящего. Господин Никто.