От Лукьянца Иван уходил успокоенный. Правду ли, неправду говорил Матвеев, но они с Владимиром Ивановичем своё дело сделали.

А директор шахты на планёрке так и не вспомнил о данном Черепанову обещании.

Василию Кондратьевичу Матвееву Иван отчитался с чистой совестью. Тот долго благодарил, но Черепанов его уже не слышал, спешил домой. До отъезда в Киев оставалось четыре часа, и в полной боевой раскраске Ольга уже нетерпеливо вышагивала по комнате, как пантера перед решающим прыжком. У порога стояли упакованные нарядами сумки.

— Фёдор, дело есть!

Фёдор Будыка, заслышав лай собаки, нехотя плёлся в сторону калитки.

Много лет прошло с тех пор, как Василий разбил его надежды жениться на Ольге, но старая обида стояла стеной между соседями. Сам Фёдор обзавёлся семьёй, родил двух сыновей, и те, следуя поселковой традиции, тоже вынуждены были пойти по стопам отца — работали в шахте.

— Шо ты хотел?

— Зайди ко мне, разговор есть.

— У тебя маслом не намазано, нечего мне по гостям ходить, работы много.

— Зайди, говорю. Того стоит.

Через некоторое время Фёдор, накинув пиджак, приплёлся к соседу.

На столе в летней кухне Василий выставил банку домашних солений и бутылку водки. Два гранёных стакана стояли рядом, ожидая своей неминуемой участи.

— Садись, я давно хотел с тобой поговорить, а тут повод подвернулся.

— Ну?

— Подожди, давай выпьем.

Василий налил по половинке и протянул стакан соседу.

— Давай Ольгу помянем… Сегодня годовщина очередная у неё…

Фёдор молча взял стакан и выпил, не чокаясь.

— Может, и лучше, что оно так вышло… — Фёдор вспомнил свою первую любовь, и голос его задрожал. — Любила она всё же тебя, а не меня…

— Давай уже заканчивать с этой историей, Фёдор. И Ольги давно нет, а ты всё не по-соседски как-то. Она так решила, так и вышло. Ты же семьёй обзавёлся, сыновья вон какие…

— Да, а ты вот один остался, ну дочь — та не в счёт, она теперь городская. Смотрю на неё — статная, как Ольга, красивая такая же…

— Ну что, мир, сосед?

— Я ещё не решил. — Фёдор был не из тех, кто забывал обиды бесследно.

— Федя, а твои — в какой лаве работают?

— На юго-западной. Её скоро запускать будут. Петруха говорил, комбайн там новый совсем, повышенной производительности, монтируют сейчас. Уже и забыли, когда шахта новые комбайны получала.

— Скажи сыновьям, чтобы не ходили на работу неделю.

— Чего? — Фёдор уже освоился и жестом попросил подлить ещё.

— Пусть возьмут отгулы или в отпуск уйдут, так лучше будет.

— Что ты мутишь, сосед? Говори как есть. У них семьи, кормить надо, а отпуска уже отгуляли.

— Нехорошее предчувствие у меня, Фёдор, боюсь — сбудется.

— Да что сбудется? Тебя слушать, аж мурашки по коже…

— Взрыв будет в лаве. Скоро.

— Типун тебе! — Фёдор перекрестился и отмахнулся от соседа, как от назойливой мошкары.

— Точно тебе говорю. До воскресенья будет. Ходил с Маргаритой по окрестностям, смотрел, где как она себя ведет. Уж больно умная кошка. Когда она рядом, мне и думается легче. Кажется, она мне помогает. И я ей помогаю. Когда мы вместе, я могу лечить лучше. Так вот, когда мы в балке были, мне так не по себе стало… И Маргаритка волнуется, уши прижала, ко мне в ноги лезет, ни на шаг не отходит, как будто тревожит её что…

— Ну и?

— Под балкой новая выработка проходит. Послушай меня, старого дурака, хоть раз, скажи сыновьям, пусть до воскресенья повременят с работой.

— Да ладно, чего ты так разволновался. Попробую. Только они в эту ересь не поверят.

— Дело твоё, я предупредил.

— Говорили, что ты странный стал после той аварии, а я и не верил особо. А сейчас сам вижу …

— Не дай бог, конечно, но потом благодарить будешь.

* * *

Принеся Лукьянцу в палату ноутбук, который попутно выполнял и функцию телевизора, и домашнюю еду, его жена невольно попала на импровизированное совещание.

Уже второй день, как он слёг с почечными коликами и незлым тихим словом вспоминал Кондратьича.

На следующее утро после разговора с Черепановым после селекторного совещания директора прихватило так, что он не знал, куда деваться от незнакомой до сих пор резкой боли.

Экстрасенс хренов! Знаток горного дела! Как можно и в почках разбираться, и будущее предсказывать? — зло думал Лукьянец о Матвееве.

После того как в отделении доктора успокоили боль, Лукьянец позвонил своему заму и велел явиться к нему вместе с главным инженером.

Сергей Леонидович Попов, главный инженер шахты, представлял поколение советских прагматиков, которые никаким рассказам об экстрасенсорных способностях не верили. Он был закоренелым материалистом, и даже светлый праздник Пасхи для него являлся не более, чем дополнительным выходным.

— Как вас не вовремя прихватило, Владимир Иванович!

— А болезнь никогда не бывает вовремя. Как у нас дела? Как идет монтаж комбайна?

— Всё по графику, пока не отстаём, работаем в три смены.

— Леонидыч, есть дело.

Попов внимательно смотрел на директора.

— Ты послушай, а потом скажешь своё мнение.

— Хорошо.

— Помнишь Матвеева? Его когда-то первым из-под завала вытащили?

— Да, он меньше всех пострадал, я мастером был тогда.

— Так вот, этот самый Василий Кондратьевич пророком заделался. В народе слава о нём пошла, якобы и лечит, и предсказывает, просто Кашпировский.

— Слышал такое, но вы ведь знаете, как я к шарлатанам отношусь.

— Да я тоже так думаю, но вот в чём дело… Он был у меня в пятницу. Обещает выброс в новой лаве.

— И скоро?

— По его расчетам, что до воскресения.

— Владимир Иванович, я всё понимаю, но…

— Ты не горячись, Леонидыч. Я его тоже сначала не послушал. А он напоследок ненавязчиво так сказал, мол, почечка барахлит, товарищ директор, готовься, скоро начнётся.

— И вы поверили?

— А где я сейчас, Серёжа?! Это нефрологическое отделение, понимаешь? Тут только почки лечат!

Попов несколько смутился от своей непонятливости, но ещё не разобрался, куда клонит директор.

— Скажи, инженер, если сейчас идём по графику, после воскресенья сможем наверстать упущенное время?

— Вы хотите остановить работы?! — Попов искренне удивился.