— Ань, мы приедем вечером? Можно?

— Э… ну, хорошо.

— Договорились.

И она положила трубку. Снова приедут. И как им не надоело меня проверять? Убрала телефон в сумку, выдохнула и наклонилась на спинку сидения.

Может, есть в этом какой-то смысл? В словах Маши, что мне нужна помощь. В словах Димы, который убеждает, что жить нужно проще: разругались, подрались, выяснили отношения, помирились. Вся эта недосказанность, разлука, побег от себя самой… это только сильнее отдаляет людей.

Вот живет же Калинин и без этой музыки? Ну, наигрывает что-то временами карандашами на столе. И не мечтает о большем. Глаза у него, конечно, загораются при виде барабанной установки, и раз в год, играя на ней у друзей, он, наверное, чувствует кайф, но не умирает же потом без всего этого? Но, может, просто ему ни выпадал такой хороший шанс продвинуться как Пашке? Не знаю. Возможно, у Димы есть что-то лучшее и большее в жизни, отчего он не чувствует себя ущемленным без музыки. И поэтому ни о чем не жалеет. Может, в этом дело?

— Куда? — Грозный голос остановил меня у турникета.

Хотела перепрыгнуть через него, пока никто не видел, но не вышло. Ой, а беременным, вообще, можно прыгать через турникеты? А то я и из автобуса сейчас так резво сейчас выпрыгивала, почти как школьница. Никак не получается привыкнуть к новому статусу, к новой роли.

«Анна, остепенись, повзрослей, наконец»

— Я… — Прижимаю к себе сумку, подыскивая нужные слова. — К дяде Сереже.

— К какому еще дяде Сереже?

Блин, знала бы, сказала бы. Мы с ним жили в одном доме, на разных этажах. Я, можно сказать, выросла у него на глазах. Кто ж виноват, что фамилию не помню.

— К такому. — Кусаю губы. — Слушай, дай пройти, а?

Мент не спеша вылезает из-за стола и смотрит на меня сквозь окошечко дежурки.

— К кому и по какому делу? Девушка, давайте сюда ваши документы.

Блин. Проще ломануть вдоль по коридору. Вроде еще помню, где находится его кабинет. Дядя Сережа всегда махал мне рукой из окна, когда утром я шла с рюкзаком в школу. Хотя, какой он дядя? Не старше Камышева, а тот в самом расцвете лет.

Вцепляюсь пальцами в турникет, дергаю. Никак не хочет открываться. Чертова машина! Давай!

Сзади слышится звук открываемой двери. Видимо, дежурный вылезает из своей каморки.

— Ты к кому, дерганая? — Усмехается он, хватая меня за руку.

— Эй! Э-эй! — Пытаюсь вырваться. — Отпусти!

Но мужчина лишь крепче хватается и тянет меня на себя. Отчаянно сопротивляюсь.

— Да успокойся ты! — Рычит он. — Из дурки, что ли сбежала?

— А ты руки отпусти! Сейчас дядя Сережа придет и яйца тебе отстрелит!

— Что происходит? — Слышится знакомый голос.

Поворачиваю голову и вижу высокого брюнета в голубых джинсах и легкой белой рубашке. Уверенная походка, широкие плечи, самоуверенная ухмылочка. Да, таким я его и запомнила еще до того, как он переехал. Облегченно выдыхаю. Черные глаза сначала скользят по мне с удивлением, затем останавливаются на лице и вдруг замирают. Теперь мужчина улыбается и разводит руками:

— Аня?

— Вот видишь? — С силой вырываю руку, бросаю дерзкий взгляд на своего обидчика. — Вот он! Необязательно было на меня кидаться!

— Какими судьбами? — Брюнет подходит и опирается на турникет.

— У вас все тут такие бешеные? — Потираю запястья. — Я к вам.

— Ну, проходи. — Показывает жестом, чтобы открыли.

Дежурный со вздохом опускает руки:

— Ты, что ли, дядя Сережа?

Мужчина в белой рубашке пожимает плечами:

— Прикинь. — И помогает мне пройти через вредную железяку.

— Ты в следующий раз предупреждай, Донских. — Дежурный чешет репу, возвращаясь на свое место. — Или говори своим подружкам фамилию. Чтобы знали, к кому идут.

— Подружкам? — Теперь черные глаза мечут молнии. — Еще при моей жене так скажи, Иванов. Соседка это моя.

Кладет свою большую теплую руку мне на плечо и провожает к себе в кабинет.

— Чай? Кофе?

В просторном кабинете три стола. За одним из них восседает Донских. Разглядывает меня с интересом. Особое внимание — волосам. Понимаю, экзотика. Он еще Пашкин пирсинг в носу и в соске не видел. Во времена его молодости парни так не щеголяли. Наверное, за такое можно было и в нос получить. Хм, не знаю. Нужно будет спросить у Камышева.

Отвечаю:

— Нет, спасибо.

Если не хотите, чтобы кофе моментально оказался у вас на столе. Или под столом. Кто ж знает, куда полетит моя рвота. Я этот процесс, знаете ли, плохо контролирую в последнее время. Мутить меня может долго, а вот рвет быстро. Фонтаном. И в разные стороны. Зона поражения метра два-три.

— Ты… выросла! — Донских качает головой.

Спасибо, что заметил. Скоро еще вырасту. Вперед и вширь. Но об этом умолчим.

— А вы остепенились, — улыбаюсь, кивая на кольцо на безымянном пальце.

— Да. — Он поглаживает указательным пальцем левой руки тоненький золотой ободок колечка. — Женился. Опять.

— Не знала, что вы когда-то были женаты.

Запускает в волосы всю пятерню. Теперь от приличной прически следователя ни следа.

— Был. Когда-то. До переезда в ваш дом. Так я на своей же бывшей жене недавно и женился. — Теперь он будто усмехается над самим собой.

— Ух ты, а чего расходились тогда?

— Молодые были, дураки.

— Значит, сейчас все хорошо?

— Да. — Томная улыбка расплывается по его лицу. Глаза прикрыты, Донских будто окунается в одному ему видимую дымку воспоминаний. — Зря только восемь лет из жизни выкинул.

Неумолимо вспоминаю про нас с Пашкой.

— Наверстаете еще. Рада за вас. — Барабаню пальцами по столу. — Всегда казалось, что вы в какой-то спячке находитесь. Одинокий и грустный, даже если с самой широкой улыбкой на лице.

Мужчина смахивает со стола крошки.

— Так и было. — Уголки губ нервно подергиваются. — Но теперь точно наверстаем. Что у тебя случилось, рассказывай?

Выпрямляю спину.

— Мне нужно узнать, где живет человек по имени Герман Новик.

— И все? — Его брови ползут вверх.

— Да. Но это очень важно.

— Так это ерунда, сейчас найдем. Фамилия редкая. Думал уж, не случилось ли чего.

— Нет.

Он забивает в компьютер имя и фамилию и прогоняет по базе. Минута ожидания, и готово. Сергей выписывает ручкой адрес на листок из блокнота, долго смотрит на него и хмурится.