– Фрэнсин! – сказал Констейбл, приблизившись к ней. – Что это было? – Он опустил протянутую руку, которую она не взяла. Она не могла вынести его доброту, только не сейчас. Он стоял рядом с Кифом, дрожащим от продолжающегося шока, и смотрел на Фрэнсин с тревогой, когда она вышла из главной гостиной, так и не произнеся ни единого слова.

Фрэнсин с опаской остановилась в вестибюле и прислушалась к дому, к его тихим странноватым звукам, являющимся частью привычного фонового шума. Она напрягла слух – не раздастся ли бормотание или царапанье? Но ничего не было – ни бормотания, пропитанного злобой вредоносных тайн, ни запаха табачного дыма. Вместо этого дом обволакивал Фрэнсин, окутывал ее, как теплое пушистое одеяло в холодную зимнюю ночь.

– Он ушел, – сказала Фрэнсин, осознав, что в дверях гостиной стоит Констейбл и смотрит на нее.

Она повернулась к нему, этому мужчине, который во всем был полной противоположностью ее отцу. Который вошел в ее жизнь морозным вечером несколько недель назад, который не знал ее, но которому она доверяла, как никому и никогда.

Фрэнсин улыбнулась ему, но затем ее улыбка погасла, и она в тревоге оглядела вестибюль.

– В чем дело? – спросил Тодд, увидев, как облегчение на ее лице снова сменилось паникой.

Фрэнсин замотала головой, пытаясь избавиться от ужасного шума в ушах. На нее обрушилось ужасное осознание. Два призрака из прошлого: Джордж Туэйт, от которого она так долго защищала свой дом и свой разум, и Бри, с которой она была неразлучна пятьдесят лет. Если один из них ушел, то…

– Бри! – вскричала она.

И, пробежав мимо Констейбла, через кухню выбежала во двор.

Колодец был всего лишь неясной тенью, и над ним, словно древний хранитель, качался старый дуб, овеваемый ласковым ветерком.

Трепеща от горько-сладкого чувства утраты, Фрэнсин с тоской позвала:

– Бри? Если ты все еще здесь, пожалуйста, покажись.

Сначала она почувствовала легкое прикосновение к своим волосам, затем к плечам, к лицу.

Она увидела мерцание в темноте, и вот уже Бри стояла перед ней, Бри, которой всегда будет семь лет. Ее лицо, такое дорогое для Фрэнсин, лицо, которое теперь она помнила до боли ясно…

– Я знаю, почему ты осталась, – сказала она, и у нее защемило сердце от скорби по той храброй девочке, которой когда-то была Бри. – Ты осталась, чтобы сказать мне, где спрятаны Агнес, Виола и Розина, но я так и не поняла… Прости меня, Бри. За все.

Бри улыбнулась и, подняв бледнеющую руку, коснулась щеки Фрэнсин.

Сестер овеял ветерок, лаская их в эту минуту, в которой сплелись утрата и любовь.

– Мне будет не хватать тебя, – проговорила Фрэнсин.

У них не было времени для чего-то большего. Фрэнсин пронзила боль разлуки, и часть ее души умерла, когда она увидела, как Бри становится все бледнее, бледнее, пока ее образ не распался, словно паутинка на ветру. Танцующий ветерок в последний раз заколыхал корявые ветки дуба, одетые весенней листвой. Они метались и сталкивались под действием веселого вихря, кружащего то тут, то там, пока он не унесся прочь через сад, не оставив после себя ничего, кроме воспоминаний.

Теперь эти воспоминания были ярки и свежи в сознании Фрэнсин, потому что, хотя и потеряв призрак Бри, она обрела память о живой девочке. Фрэнсин вспомнила ужас колодца, но теперь у нее были драгоценные воспоминания о сестрах и о маленьком брате, воспоминания о счастливых временах.

Но одно воспоминание всегда будет ярче всех остальных: Бри, бегущая по саду и вбегающая в лес, всегда более быстрая, всегда более сильная, – и ее смех. Смех, звучащий сквозь десятилетия, заставляя Фрэнсин улыбаться.

Эпилог

Лунный свет золотил каждый листок и каждый росистый лепесток, когда две сестры вышли в полночный сад. Воздух был полон мотыльков, садящихся на цветы, и стрекотания кузнечиков, прячущихся в траве лужайки.

Теперь по вечерам Фрэнсин больше не разбрасывала измельченные защитные травы. Призраки, остающиеся в Туэйт-мэнор и в лесу Лоунхау, не представляли угрозы. Теперь она видела их редко, если не считать Тибблза, который по-прежнему спал на ее кровати каждую ночь. Она начала кое-что узнавать о том, почему они остались на земле. Все началось с мужчины в цилиндре, которого Фрэнсин каждую ночь видела в своей спальне. Только по чистой случайности она выяснила, что это покойный Джеремайя Туэйт, автор «Хроник». Она поняла это, поскольку стоило ей закончить читать скучный том, как он исчез, и больше она его не видела.

По своему обыкновению, в такие лунные ночи сестры выходили из дома и молча шли на кладбище Туэйтов.

Фрэнсин больше не боялась его. Там были ее корни, там покоились все прежние поколения ее семьи. Теперь его просто окутывала печаль. Фрэнсин похоронила останки Агнес, Виолы и Розины рядом с Бри и Монтгомери. Пять могил. Таких маленьких… Столько бессмысленных смертей… Тайна исчезновения сестер была теперь раскрыта. Когда придет весна, тысячи луковиц подснежников, которые Фрэнсин посадила на их могилах, расцветут, знаменуя собой бесхитростную чистоту, созвучную краткости этих пяти жизней.

Могила Джорджа Туэйта больше не говорила о ненависти. Фрэнсин выкопала все посаженные на ней мрачные растения, таящие в себе ужасный посыл, и на их месте посадила белые тюльпаны и фиолетовые гиацинты, символизирующие прощение.

Рядом с могилой Элинор Туэйт появилась еще одна. Почти год тому назад умерла мисс Кэвендиш – умерла, сидя в своем кресле и глядя на пустынные холмы, которые она так любила. Тихая смерть… Символично, что она тоже упокоилась на этом кладбище: дань той роли, которую она играла в жизни семейства Туэйт, благодаря узам дружбы, не менее крепким, чем узы крови. Ее похоронили безо всяких церковных обрядов. У мисс Кэвендиш имелись четкие взгляды на религию, и в свои последние дни она настояла, чтобы на ее похоронах не было всей этой суеты.

Слова были не нужны, когда Мэдлин взяла Фрэнсин за руку и увела ее с кладбища в сторону оранжереи, серебряной от отраженного света луны.

После обнаружения скелетов маленьких сестер в Туэйт-мэнор пришли перемены. Больше всего это было заметно в саду, который к концу лета почти вернулся к своему прежнему великолепию. Фрэнсин вновь посадила в нем все свои ядовитые растения, чтобы он обрел свой изначальный вид, и теперь здесь опять царило буйство красок.

Перемены в доме происходили медленнее. Ремонт был закончен несколько месяцев назад. Часовая башня больше не клонилась набок, фронтон не отвисал, библиотека вновь обрела