серией угроз в адрес сирийского режима, если тот не прекратит поддержку палестинских партизан, действовавших против Израиля. 11 мая 1967 года на брифинге для иностранных корреспондентов директор военной разведки Аарон Ярив дал понять, что Израиль планирует крупный военный шаг против Сирии. Ицхак Рабин усугубил ситуацию, намекнув в интервью одной из израильских газет, что целью может быть оккупация Дамаска и свержение сирийского режима. Его слова вызвали бурю. Они противоречили официальной линии, согласно которой Израиль не вмешивается во внутреннюю политику арабских государств, а действует только в порядке самообороны от арабской агрессии. На ближайшем заседании кабинета министров несколько министров выступили с критикой главы администрации, а премьер-министр сделал ему выговор. Но сам Эшколь 13 мая заявил, что у государства, помогающего диверсантам, не может быть иммунитета и что Израилю "возможно, придется преподать Сирии более резкий урок, чем тот, который был получен 7 апреля". Другие общественные деятели также использовали резкие высказывания, которые были восприняты в арабском мире как сигнал о намерении Израиля свергнуть сирийский режим силой. Абба Эбан в своей автобиографии заметил: "Если бы было немного больше молчания, сумма человеческой мудрости, вероятно, осталась бы нетронутой".

Израильские руководители не понимали, какое значение Советский Союз придавал выживанию режима "Баас" в Сирии. Забота об этом режиме побудила советских руководителей вмешаться в кризис, и они тоже потеряли контроль над ситуацией. Они направили Насеру сообщение о том, что Израиль концентрирует силы на своем северном фронте и планирует напасть на Сирию. Сообщение было ложным, и Насер знал, что оно не соответствует действительности, но он оказался в затруднительном положении. Его армия увязла в безрезультатной войне в Йемене, и он знал, что Израиль в военном отношении сильнее всех арабских противостоящих государств, вместе взятых. Однако в политическом плане он не мог позволить себе бездействовать, поскольку его лидерство в арабском мире было поставлено под сомнение. После рейда в Саму иорданцы обвиняли его в трусости и в том, что он прячется от израильтян за юбками Чрезвычайных сил ООН на Синае. Сирия заключила с Египтом договор об обороне, по которому Египет был обязан прийти на помощь Сирии в случае нападения Израиля. Очевидно, что Насер должен был что-то предпринять, как для сохранения собственного авторитета в качестве союзника, так и для сдерживания горячих голов в Дамаске. Комментаторы сходятся во мнении, что Насер не хотел и не планировал вступать в войну с Израилем. Но он начал упражняться в балансировании на грани войны, которая должна была привести его на край пропасти.

Насер предпринял три шага, которые должны были скорее произвести впечатление на арабское общественное мнение, чем стать сознательной прелюдией к войне с Израилем. Первым шагом была отправка большого количества войск на Синай. Вторым шагом было требование вывести с Синая Чрезвычайные силы ООН. Третьим и самым судьбоносным шагом, предпринятым 22 мая, стало закрытие Тиранского пролива для израильского судоходства. Для Израиля это стало casus belli. Оно аннулировало главное достижение Синайской кампании. Израильская экономика могла пережить закрытие проливов, но сдерживающий имидж ЦАХАЛа - нет. Насер понимал психологическую значимость этого шага. Он знал, что вся оборонная философия Израиля основана на навязывании своей воли противнику, а не на подчинении его одностороннему диктату. Закрывая Тиранский пролив для израильского судоходства, он пошел на страшную авантюру и проиграл.

Израиль колебался на грани. Правительству, парализованному страхом и противоречивыми мнениями, потребовалось две недели, чтобы принять решение. Эти две недели стали травмирующим опытом для израильской общественности и вошли в историю как "период ожидания". В этот период вся нация подверглась коллективному психозу. Память о Холокосте стала мощной психологической силой, которая усилила ощущение изоляции и обострила восприятие угрозы. Хотя объективно Израиль был намного сильнее своих врагов, многие израильтяне чувствовали, что их стране грозит неминуемое уничтожение. Для них вопрос стоял не о Тиранском проливе, а о выживании. Слабое руководство во многом виновато в том, что эта паника перешла от политиков к широким слоям населения. Эшколь и Рабин, сделавшие очень много для подготовки ЦАХАЛа к войне, оказались неспособны повести за собой нацию в условиях кризиса, сопряженного с высоким риском войны. Столкнувшись с кризисом высочайшего масштаба, они не справились с задачей, а Рабин пережил временный срыв.

Работоспособность Эшколя ухудшали стресс, вызванный кризисом, относительная неопытность во внешнеполитической деятельности и внутриполитическое давление. Его бывшие коллеги по партии, отделившиеся в 1965 г. от "Рафи", стали его самыми откровенными критиками и теперь вели беспощадную кампанию по подрыву его авторитета. Томившиеся в оппозиции Давид Бен-Гурион, Шимон Перес и Моше Даян попытались извлечь из кризиса политический капитал, настойчиво привлекая внимание к недостаткам Эшколя. Из всех троих Даян был самым хитрым, манипулирующим и жаждущим власти. Его главной целью было сменить Эшколя на посту министра обороны. Эшколь отказался уйти с поста премьер-министра в пользу Бен-Гуриона, но в конце концов был вынужден передать портфель министра обороны Даяну.

Внутриполитический кризис был разрешен 1 июня путем формирования правительства национального единства, в которое вошли две основные оппозиционные партии - "Гахал" и "Рафи". Даян вошел в правительство в качестве министра обороны, а два лидера "Гахаля" - Менахем Бегин и Йосеф Сапир - в качестве министров без портфеля. Даян был назначен, несмотря на сильное противодействие со стороны Голды Меир, генерального секретаря "Согласия". Она предложила отдать портфель министра обороны Игалю Аллону, и большинство ее коллег по партии поддержали ее. Однако Национально-религиозная партия пригрозила выйти из коалиции, если не будет создано правительство национального единства с Даяном в качестве министра обороны. Назначение Даяна стало болезненным личным ударом для Леви Эшколя, но оно помогло восстановить доверие населения и армии к правительству.

Одним из последствий кампании Рафи против Эшколя стал подрыв уверенности Рабина в себе и чувство вины. Рабин был главным военным советником Эшколя, и в период кризиса на него легло тяжелое бремя ответственности, которое усугублялось тем, что его постоянно вызывали на заседания кабинета министров, комитета по обороне, комиссии Кнессета по обороне и иностранным делам. После ввода египетских войск на Синай Рабин предложил в качестве меры предосторожности провести частичную мобилизацию резервистов. На заседании Комитета по обороне и иностранным делам Даян раскритиковал Рабина за то, что тот способствовал возникновению кризиса непродуманными действиями, такими как нападение на Саму и воздушный бой над Дамаском. После закрытия Тиранского пролива Рабин считал, что Израиль должен немедленно ответить военной силой, чтобы защитить сдерживающую силу ЦАХАЛа, но на этот раз Эшколь решил отложить действия до исчерпания всех возможностей дипломатического решения.

Рабин почувствовал необходимость поговорить с