Еще раз насладившись своим торжеством над бывшим соперником, Станила и не думал мешать им продолжать путь и даже сам сопроводил до Катыни, где начинался следующий волок. С ними он послал подарки для родни жены, как он думал, не подозревая, что все родные Красы давно погибли при набеге Иггвальда Кабана на Вал-город. Но Белотур улыбался и обещал все в целости передать Домагостю, Милораде и Велему, не забыть ни одного из многочисленных поклонов. У него гора упала с плеч. Пусть себе Станила наслаждается счастьем с Зарялой — это, видят чуры, очень невысокая цена за то, чтобы без затруднений преодолеть самый сложный участок пути. Да и худо ли Домагостю, что у него появилась вроде как еще одна дочь, связавшая его родством с еще одним могущественным князем?

Люди Станилы сопровождали их до самых рубежей его владений — до реки Усвячи, от которой последний на этом пути волок вел к верховьям Ловати. Начались дожди, реки поднялись, и идти приходилось против течения — вот поэтому в направлении с юга на север старались ездить зимой по льду, чтобы не бороться с течением. И Белотур, и Станила предлагали Дивляне переждать до санного пути у них в гостях, в Гомье или в Колонце, но она не хотела медлить, оставаясь с детьми в чужих людях, на милость судьбы. Ее тянуло домой, под защиту родных. Кутаясь сама и кутая детей в три меховых одеяла, укрывая их от дождя и ветра, Дивляна простыла, но упорно не желала останавливаться.

Осталась позади извилистая Ловать, множество проток перед ее устьем, показался городок Взвад, где более четырех лет назад Велем, Белотур и старый плесковский князь Судислав совместно пировали, примирившись на том, что взамен увезенной невесты Вольга получит ее младшую сестру. И вот, сама тому не веря, Дивляна увидела перед собой широкий, как море, водный простор — озеро Ильмерь.

Когда лодьи пристали, Дивляна выбралась на сушу и пошла — ноги, онемевшие от долгого сидения, едва держали ее, но упорно несли, будто сами знали куда. Женщины, высаживая детей, окликали ее, удивленный Белотур побежал было следом, пытаясь вернуть и отвести поскорее в тепло, но Дивляна только глянула на него — и он отстал. А она все шла и шла, пока не очутилась на том же месте на берегу, поодаль от жилья, где четыре года назад прощалась с озером Ильмерь и духом родной земли.

Тогда все было иначе — еще стояло лето, солнце светило среди зелени, а теперь уже приближается начало павечерниц, и все деревья оделись в осенние потрепанные платья. Хмурое небо плотно закрыто низкими облаками, над пожухлой травой торчат белесые метелки. Вдали на опушке белеют тонкие стволы молодых берез, и издалека, на желтом побуревшем полотне склонов, кажутся светлыми былинками.

Во влажном осеннем воздухе видно было далеко и ясно — с одной стороны овраги сменяются перелесками и уходят все дальше, пока не сольются с серым небом. Между землей и облаками клубится столб тумана, похожий на женскую фигуру, — это идет Марена. Но не та, которая грозила Дивляне смертью, — эта похожа на ласковую мать, что несет теплое пушистое одеяло земле, чтобы укрыть ее, убаюкать на долгий зимний сон, восстанавливающий силы.

С другой стороны простиралась стальная гладь озера Ильмерь, что значит «небесное», — точное отражение тусклого неба, даже облака те же. Неподвижная вода еще не застыла, но уже видится в ее мутной глубине будущий лед. Далеко-далеко на дне, в подводных палатах Ящера, спят его юные невесты — прежние Огнедевы в пышных свадебных венках. Спят до весны, чтобы проснуться однажды теплым днем, оттолкнуться от дна, легкими облачками пара оторваться от поверхности воды… Словенские девушки снова принесут им венки, но уже не она, не Дивляна.

Сунув руку под платок на шее, едва нашарила тонкий ремешок, на котором висел «глаз Ильмеря» — оберег, хранивший ее во всех превратностях судьбы. Прежние Девы Ильмеря послали ей эту крупную сине-голубую бусину с белыми глазками как знак своего благословения. Вот она вернулась, и теперь нужно возвратить «глаз Ильмеря» озеру.

На прощание сжав нагретую теплом ее тела бусину в ладони, Дивляна размахнулась и бросила ее в воду — как можно дальше. Несмотря на долгий путь, она с трудом верила, что вновь пришла сюда, к истокам своей судьбы. Так пусть же и они, спящие невесты Ящера, ее сестры и подруги, знают — она вернулась.

Солнце садилось. Густо-синие и серые тучи на западе были подкрашены расплавленным золотом, а на востоке — синим и багряным. Тучи словно свивались в кольцо, отлитое из золота заката, венец кого-то из богов — знак власти над миром, который сейчас, перед началом зимы, Марена получает из рук своего супруга и противника — Дажьбога. И глядя туда, Дивляна вспомнила то золотое кольцо, что Вольга ей вернул. Оно и сейчас у нее, спрятано где-то в ларях, — но рука не поднялась избавиться. Где-то он сейчас, Вольга? Кольцо-задаточек возвращено, он свободен… она-то и раньше считала его свободным, а он сам — нет. Женился ли он на «изборской вдове» — дочери Всесвята полотеского? Хорошо бы — эта женитьба обезопасит его южные рубежи… Но при мысли о том, что Вольга уже ввел в свой дом вдову Дедени изборского и посадил рядом с собой, Дивляну вдруг пронзило острое чувство потери. Стало так горько, что она не удержалась от слез. Ей захотелось найти то злополучное кольцо, хоть взглянуть на него, убедиться, что все это когда-то было — ее юность, любовь, мечты… Здесь, на старом памятном месте, ей казалось, что ничего другого и не было в ее жизни, кроме них.

Тучи сомкнулись, золотое сияние небесного венца медленно таяло в мглистых волосах Марены…

По самые коньки крыш Ладога была засыпана снегом. Мир сделался очень тесным — сжался до крохотного пространства, где огоньки лучин с усилием раздвигали тьму, до узких тропинок между непролазными сугробами, что едва поставить ногу можно. Долгими зимними вечерами люди собирались в старую Витонегову избу — ради Дивляны. Ее часто просили рассказывать: как человек, далеко побывавший и много повидавший, она пользовалась уважением даже у тех, кто был старше. Ее судьба напоминала кощуну, и даже те, кто всю жизнь знал резвую и легкомысленную в прошлом среднюю дочку воеводы, уже верили, что в ней к людям пришла сама богиня Леля. Дивляна же радовалась, что наконец обрела покой. Будто видя перед собой Елинь Святославну, она повторяла за той, рассказывая детям и взрослым предания полянской земли. В чем-то схожие со здешними, в чем-то отличные — про Сварога, который запряг Змея в плуг и пропахал на нем борозду, называемую теперь Змеевы валы, великанов былых веков.

Поначалу она и в родном доме чувствовала себя чужой. Как же она изменилась! Но и Ладогу она нашла уже не прежней. Появились новые люди — варяжский князь Хрёрек с сыном Хаконом, которые поставили себе двор с огромным домом, рассчитанным на многочисленных домочадцев, челядь и дружину. Хрёрек держал дружину на двух кораблях для защиты Ладоги и ее богатств от охотников до чужого добра, вроде Иггвальда Кабана, а деньги и припасы на ее содержание давала Ладога. Сама же она получала средства за счет дани, которой за последние годы обложили чудь на реках к востоку. Новый Хрёреков дом стоял возле устья Ладожки и сразу бросался в глаза. Поговаривали, что к Хрёреку должна вскоре приехать жена с младшим сыном, то есть по всему выходило, что он намерен со своими людьми осесть здесь так же прочно, как многие знатные варяги до него. Кстати, его жена приходилась родной сестрой Одду Хельги, поэтому Хрёрек очень скоро пришел знакомиться с Дивляной и долго расспрашивал о делах своего родича. Сын Хрёрека, Хакон, прошедшей весной женился на той рабыне, Ложечке, которую Велем выменял, умирающую, на деревянную ложку.