Манечка с Татьяной Эрнестовной переглянулись. Переносной компьютер, конечно, не самый гламурный подарок для женщины, но для нашей Иры – самое то. А вот что, интересно знать, в двух остальных упаковках?

Карл сделал приглашающий жест.

– Верхняя – моя! – заявила Манечка, хватая пакет, в которой, судя по очертаниям, вполне могла находиться очень большаякоробка конфет.

Карл кивнул.

– Ничего себе! – воскликнула Манечка, заглянув внутрь.

– Ой! – воскликнула Татьяна Эрнестовна, содрав упаковку со своей.

– Это тебе и твоему сыну, – сказал Карл Манечке, зачарованно разглядывающей видеоплеер «Sony». Манечка взвизгнула, захлопала в ладоши и тоже полезла целоваться. Конфеты, конечно, хорошо, но и смотреть любимые фильмы очень даже неплохо.

– Не грусти, – шепнул ей на ушко проницательный Карл, – когда будешь в Цюрихе, я отведу тебя в самую лучшую кондитерскую.

От этих слов на чистом Манечкином лбу разгладилась последняя складочка.

– А я вот даже и не догадываюсь, что это, – сказала Татьяна Эрнестовна, подходя к Карлу с другой стороны и ревниво беря его под руку, – но все равно спасибо…

– Это швейная машинка с программным управлением, – сказал Карл, доставая хитроумное устройство, – я сам в этом ничего не понимаю, но знающие люди, которые, подобно тебе, сами шьют себе туалеты, говорят – незаменимая вещь.

Татьяна Эрнестовна открыла и закрыла рот. Она и в самом деле как-то похвасталась ему, что шьет. Что ж, делать нечего, придется теперь учиться.

– Мне пора, – сказал Карл.

– Как?! – всполошились сестры. – Уже?!

– Да, – сказал Карл.

Надо было немедленно что-то сказать, что-то спросить, может быть, уговорить его остаться… еще ненадолго, но все слова, как назло, куда-то подевались.

Карл обнял каждую, по-братски поцеловал в щечку и повернулся к двери.

– Подожди, – сказала Ирина Львовна, – дай помаду сотру.

– Мы не будем с тобой прощаться, – сказала Татьяна Эрнестовна.

– Мы ведь еще встретимся, – сказала Манечка, – правда, Карл?

– Конечно, – сказал Карл.

* * *

– Хорошо, что у нас нет больше уроков, – сказала Татьяна Эрнестовна.

Сестры сидели за крошечным, вмещающим как раз три чашки и чайник столиком в лаборантской кабинета иностранных языков и делились впечатлениями.

Вернее, впечатлениями делились Манечка с Татьяной Эрнестовной, а Ирина Львовна сидела в углу, уставившись в одну точку, и время от времени беззвучно шевелила губами.

– Да уж, – сказала Манечка, – и так попрощаться толком не успели. Когда он летит, сегодня?

– Завтра, – отозвалась Татьяна Эрнестовна, – из Питера. Рейсом Аэрофлота.

– Ну и зря, – решительно заявила Манечка, – надо было лететь рейсом этого… как его… «SwissAir». Правда же, Ира?

Она перегнулась через столик и помахала ладонью перед самым носом Ирины Львовны.

– А… Что? – пробудилась Ирина Львовна. – Аэрофлот? А, ну да, он же говорил, что хочет познакомиться с Россией в полном объеме.

– В полном объеме?– задумчиво повторила Татьяна Эрнестовна. – Интересно, ему это удалось?

– Судя по его довольной физиономии – да, – вздохнула Манечка, – жаль только, что не с нашей помощью…

Сестры помолчали. Потом одновременно взглянули на Ирину Львовну.

– Да нет, не может быть! – воскликнула Татьяна Эрнестовна.

– Не может, – согласилась Манечка.

– Вы это о чем? – спросила Ирина Львовна, вернувшись на землю и налив себе остывшего чаю.

– Так, ни о чем, – вздохнула Татьяна Эрнестовна, – забудь.

– А о чем ты все время думаешь? – поинтересовалась Манечка.

Ирина Львовна сделала жест, в любой женской компании означающий «только никому», и, понизив голос, рассказала, о чем.

– Здорово, – сказала Татьяна Эрнестовна, – значит, мы сидим рядом с будущей Жорж Санд? Или, на худой конец, Джейн Остин?

– Александрой Марининой, Татьяной Устиновой, Дарьей Донцовой… – подхватила Манечка.

– Да ну вас, – отмахнулась Ирина Львовна, – пока я даже не знаю, о чем писать.

– Тоже мне – проблема, – усмехнулась Татьяна Эрнестовна, – напиши про нас, про нашу школу, про то, что произошло в ней за последние полторы недели. Чем не сюжет для романа?

– Никто же не поверит, что такое возможно!

– А ты напиши так, чтобы поверили. Или, по крайней мере, чтобы было интересно.

– Вот-вот, – поддержала Татьяну Эрнестовну Манечка, – пиши, чтобы было интересно. Главное, побольше выдумывай. У тебя получится.

– Во всяком случае, твои заметки в учительской стенгазете мы всегда читали с большим удовольствием, – сказала Татьяна Эрнестовна.

* * *

Снаружи у кабинета иностранных языков Карла поджидал физрук. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу у самых дверей, а когда немец вышел, физрук поспешно сделал вид, будто что-то уронил.

– Пока, Андрей, – дружелюбно кивнул ему Карл.

Он направился к лестнице, но физрук схватил его за рукав, отвел в сторону и смущенным полушепотом принялся о чем-то расспрашивать.

В это время по лестнице спускалась возбужденная, радостная, отпущенная с последнего в этой четверти урока толпа. Другая толпа, не менее радостная и шумная, волной накатила на Карла с физруком из коридора и схлынула, оставив физрука одного. Немца потащили на главное школьное крыльцо – фотографироваться на память.

Физрук некоторое время продолжал стоять в коридоре, с преувеличенным вниманием разглядывая стену, шевеля губами и время от времени принимаясь чесать в затылке – в общем, выполняя все те действия, которые положено выполнять глубоко задумавшемуся человеку.

Ну ладно, не ходить по школе в стареньких «трениках» с пузырями на коленях – это понятно. Но чем, спрашивается, плох чеснок? Полезно же для здоровья. А еще – бриться каждый день… завести дезодорант…

Физрук поскреб свою стильную, как это ему всегда казалось, трехдневную щетину, украдкой втянул носом родной, привычный запах спортивной формы, покачал головой и побрел к себе в спортзал.

Между тем Карл, деликатно, но решительно отделавшись от малолетних папарацци, вновь оказался внутри школьного здания. Его видели и в крыле, принадлежащем начальной школе, и наверху, в библиотеке, и у столярной мастерской, но нигде он не задерживался дольше, чем на пару-тройку минут. Похоже, он и в самом деле спешил.

Завхоз, осведомленная о его перемещениях, не пошла наблюдать за мытьем стен в холле третьего этажа, как собиралась ранее, а осталась у себя в кабинете. Когда он постучал в ее дверь, она отозвалась не сразу, а немного погодя голосом очень занятого человека.