– Весь вагон? – тихо спросил Найд.

Я кивнул.

– Ты всех убил? – уточнил Найд.

Я вздрогнул.

– С ума сошёл? Нет, конечно. Одного, увы, пришлось. Вагон изолировали. Надо бы кваzи подтянуть, но в принципе опасности нет. Вагонные двери им не выбить.

– Кваzи не любят ездить ночными поездами, – сказал Найд. – Считают это пустой тратой времени. Я… мы… ехали утренним экспрессом.

– Ну, кто-то найдётся, – сказал я. – В общем, ты не волнуйся. Ложись спать.

– Ты же спать не будешь?

Я покачал головой.

– Тогда я тоже, – решил Найд.

– Как хочешь. Но не спать будешь лёжа и под одеялом.

Найд хмуро посмотрел на меня, но всё-таки забрался под одеяло, лёг, глядя на меня. Я пригасил свет, облокотился на столик, глядя в окно.

И впрямь – тьма, пустота, холод. Весна выдалась ранняя, но холодная. И где-то там бродят, добывая себе пропитание, восставшие…

– Я не знаю, хочу ли в Питер, – тихо сказал Найд.

– Сам напросился, Саша. А мог остаться с Настей…

– Нет.

– Или с Маркиным. У него сын – твой ровесник…

– Можно я подумаю? – сонно спросил Найд. – Остаться у чужих людей в Москве и целый месяц ходить в чужую школу. Или поехать в Питер и целый месяц не ходить в школу… Я подумал! Всё-таки лучше в Питер.

Найд уснул через пару минут.

Ещё через четверть часа я тихонько вышел из купе. Зашёл в туалет и вымыл мачете. Потом прогулялся в сторону мёртвого вагона, убедился, что двери туда перекрыты, в тамбуре дежурят проводник, пара крепких мужиков и женщина-кваzи – нашли всё-таки одну. Со стороны вагона-ресторана, как отчитался проводник, тоже всё было надёжно перекрыто и охрана выставлена.

И, как ни странно, меня это успокоило. Настолько хорошо, что, вернувшись в купе, я запер дверь, разделся, лёг и мгновенно уснул.

Я позвонил в дверь ещё раз. Как будто наклеенной на дверь пластиковой ленты с надписью «опечатано» мне было мало. Постоял, глядя на номер квартиры, – винтики, которыми были прикручены латунные цифры, ослабли. Захотелось достать отвёртку и подкрутить. Только зачем?

Тихонько приоткрылась соседняя дверь. Выглянула соседка, я её немного знал. Однажды она застала нас с Олей целующимися в подъезде – и посмотрела столь сурово, с таким неодобрением, будто Ольге было не двадцать лет без малого. Мы тогда не выдержали, захохотали, а Ольга сквозь смех сказала: «Добрый вечер, Марья Захаровна!»

– Добрый вечер, Марья Захаровна, – сказал я.

В глазах тётки мелькнуло узнавание.

– Денис! Ох, Денис, горе-то какое!

Голос у неё сразу изменился. Есть такие женщины в годах, которым доставляет удовольствие сообщать о неприятностях. Кто-то заболел, умер, собака убежала, канализационную трубу прорвало, горячей воды две недели не будет, гречка подорожала – что угодно годится. Причём сочувствие из них прямо-таки сочится, но вперемешку со смакованием, с радостным возбуждением. Наверное, для таких самое большое горе, что они сами по себе попричитать на похоронах не смогут.

Хотя, пожалуй, теперь у них шанс будет. «Ой, горе-то какое, умерла я на той неделе!»

– Знаю, Марья Захаровна, – сказал я. – У всей страны горе. У всего мира. Что случилось-то с Олиными родителями?

– В метро они погибли! – с жадным восторгом воскликнула соседка. – Говорят, то ли мертвяк в вагоне поднялся, то ли показалось, – давка началась, паника, поезд остановился, люди по путям кинулись, топтали друг друга, на кусочки рвали со страху… Там и сгинули. И тёща твоя и тесть. Они на рынок ездили, на Рижский, хотели курочку купить фермерскую, пока продают, побаловать себя напоследок. Так и сказали, уходя…

Соседка осеклась и с жадным любопытством посмотрела на меня:

– А где же Олечка? Где малышка ваш?

Я молчал, глядя на неё.

– Ох, горе-то! – радостно запричитала соседка.

– Марья Захаровна, вы не знаете, может подруги у Оли тут жили какие рядом? – спросил я.

– Нет, она девочка скромная была, тихая, переехали сюда, когда большая уже была, школу заканчивала, – протараторила соседка. – Ни подружек, ни друзей – всё с родителями, всё с книжками, солнышко наше…

Я кивнул и пошёл вниз по лестнице. Мне даже не с кем было разделить своё горе.

Под утро, когда на границе питерской кольцевой поезд незапланированно остановился на разъезде, я проснулся. Снова вышел в коридор, не утруждая себя излишними вещами, – в трусах, с мачете и мобильником. Усталый проводник курил в тамбуре, нарушая все предписания. Поезд расцепляли, извлекая из его середины несчастный восьмой вагон.

Как на мой взгляд – так проще было всем доехать до Московского вокзала, а там бы опытные кваzи спокойно вывели восставших и отправили в резервацию. Но тут уже играли роль соображения совсем другого порядка. Три десятка молодых моряков внезапно умерли и обратились в восставших. Один был ликвидирован безвозвратно. Что ни говори, а ЧП государственного масштаба, власти явно решили подготовить общественное мнение.

– Бедные ребята, – пробормотал проводник, глянув на меня. – Что ж случилось-то?

Я пожал плечами. Версия с несвежей шаурмой, конечно, убедительной не выглядела.

– Вам, кстати, велено из купе не выходить, – добавил проводник. – Начальник поезда сообщил. Просил даже вас запереть.

– Знаю, знаю, хотят наградить, – сказал я. – Прямо на перроне, боятся, что убегу от награды. Хотят вручить именные настольные часы от Министерства путей сообщения в виде маленького чугунного паровоза. В двенадцать часов дают гудок. Шикарная вещь, такую только для особо отличившихся выпускают!

Проводник нахмурился. Недосып явно сказался на скорости его мышления.

– Какой чугунный паровоз?

– Маленький, – я показал руками. – Или вы про модель? «ФД». «Феликс Дзержинский». Впереди на котле вместо красной звезды – циферблат. Но я не хочу брать.

– Здорово, – задумчиво сказал проводник. – А почему не хотите брать?

– Гудят громко, – объяснил я. – Днём ещё ничего, а ночью? И уголь в Москве сложно достать, а паровой котёл, знаете, какой прожорливый?

– Да ну вас, – сказал проводник. – Как вы можете в такой ситуации шутить?

Я посмотрел на вагон, который оттаскивали по путям. Сказал:

– Всё лучше, чем плакать.

– Вы учтите, вас не награждать собрались, – предупредил проводник. – Посетители ресторана написали петицию о том, что вы сознательно убили восставшего. вместо того чтобы принять меры к задержанию. В Питере очень строго к этому относятся, знаете ли.