– Интересное предложение, – начал он, но резко замолчал, когда руководитель переговорной группы снова повернулся к Томасу.

– Как выглядит твоя личная ситуация? У тебя есть семья, ты живешь здесь, в городе?

– Жена, – ответил Томас и попытался улыбнуться, – двое детей посещают дошкольное учреждение, съемная квартира на Кунгсхольмене. Мое прошлое осталось в Ваксхольме, где я трудился в муниципалитете, занимался вопросами приватизации и реконструкции.

Он замолчал, будучи не в состоянии продолжать, почувствовал себя проституткой в витрине в Таиланде. Хвастался презираемой им самим формой жилья, щеголял детским садиком, к которому относился скептически, упомянул покинутую и преданную им местность.

Он опустил взгляд на поверхность стола.

– Нас заинтересовало твое предложение, – сказал шеф переговорной группы. – Мы обсудим его и свяжемся с тобой в ближайшее время, пожалуй, еще до конца дня.

Аудиенция в кабинете руководства закончилась. Томас неловко поднялся, стул чуть не опрокинулся позади него. Секретарша поймала его, убирая нетронутую чашку кофе другой рукой.

Томас направился к двери с дрожью в коленях, с гудящей головой.

Судный день.

Гуннар Антонссон застегнул ремень вокруг стула и затянул его как следует, чтобы при движении автобуса стул не катался из стороны в сторону. Потом потянулся, помассировал спину в области поясницы и обвел помещение взглядом, желая убедиться, что ничего не забыл. Цинковые ящики покоились на своих местах, надежно закрепленные, то же самое касалось прочего оборудования и мебели. Передвижная телестанция номер пять была подготовлена к отъезду. Осталось отключить электричество и вернуть боковую стенку на место. Потом он мог отправляться в Данию.

Гуннар поправил воротник рубашки, провел рукой по волосам, и на душе сразу полегчало. Снаружи дул сильный ветер, явно напрашивавшийся в попутчики на всем пути по Швеции. Воздух был холодный, почти как осенью, в его любимое время года, хотя лето еще толком не началось.

Он направился к выходу, когда в дверном проеме появилось женское лицо, большие и красивые глаза. Гуннар улыбнулся инстинктивно. Узнал репортершу из вечерней газеты, интересовавшуюся техникой и его автобусом, Аннику Бенгтзон.

– Собираешься на континент? – спросила она. Гуннар Антонссон разгладил на коленях брюки.

– Пора в путь, – ответил он.

– Здорово, когда можно просто мчаться по дороге, – сказала Анника.

Он внимательно посмотрел на свою гостью, возбужденную и немного запыхавшуюся. Уже видел ее примерно такой, но не мог до конца понять, что это означало.

– Я могу тебе чем-то помочь?

– Собственно, Анна Снапхане послала меня сюда, она занимается временными кодами и не смогла, к сожалению, прийти сама.

– Передай ей большой привет, – сказал Гуннар.

Она колебалась, у нее слегка покраснели щеки.

– У меня здесь одна запись, – сообщила Анника Бенгтзон, перехватив его взгляд, – из тех, какие подходят для обычного видеомагнитофона. На ней масса технической болтовни из последнего дня записи в Икстахольме. Тебе известно ее содержание?

– Входи. – Он пригласил ее жестом. – Технической болтовни? Что ты под этим подразумеваешь?

Анника Бенгтзон шагнула внутрь, принялась копаться в своей большой сумке. Красивая, сексуальная, с большой грудью. Он испытал приятную тяжесть в промежности.

– Я не знаю, – ответила она, немного смутившись. – Я не слушала ее сама, но, если верить Анне, там кто-то говорит: «Пять секунд… Камера… Заставка… Запускай кассету…»

– Внутренние переговоры, – констатировал он. – Именно так общаются со всеми с режиссерской скамейки. Я уже запер оборудование, но, если хочешь, могу запустить один аппарат VHS и послушать ее для тебя.

Анника не двинулась с места, переминалась с ноги на ногу, не решалась передать касету.

– Что тебя интересует? – спросил он осторожно.

Она выглядела настолько обеспокоенной, что Гуннару Антонссону стало немного не по себе, у него возникло неясное чувство вины, словно он допустил какую-то оплошность.

– Кто записал ее, – ответила она, – где и почему.

– Создавая определенные программы, мы фиксируем все наши радиопереговоры на ленту, – объяснил он спокойно.

– Для чего?

– Мы делали особую передачу о «Евровидении», например, и для иллюстрации закулисной работы требовались записи разговоров между аппаратной и людьми, работающими на площадке. Указания видеорежиссера операторам, болтовня на режиссерской скамейке, все, чего никогда не слышно в кадре. Настоящее звуковое сопровождение программы, хотя и вспомогательного свойства.

– И вы довольно часто такое делаете?

Гуннар Антонссон провел рукой по волосам, успокаиваясь. Она была журналисткой, любопытным созданием, он знавал таких.

– Мы делали это для передачи «Кто хочет стать миллионером?», – ответил он, – различных представлений, пары документальных фильмов…

– Мишель… – произнесла она с широко открытыми глазами. – Мишель просила тебя записать внутренние переговоры последней программы «Летнего дворца» для документального фильма о себе самой?

– Я немного опоздал, – признался он, – потому что произошла заминка со звуком наверху в музыкальном зале.

– Что? – спросила Анника и моргнула.

– Мишель хотела, чтобы на ленте осталась вся программа, но я пропустил заставку. Забыл. – Гуннар Антонссон почувствовал, как у него вспотела спина. – Это не входило ни в какой заказ, – промямлил он, – но я не собирался выставлять никому счет. Просто запустил запись, и все. У меня и в мыслях не было брать плату за нее…

Репортерша жестом остановила его.

– Само собой, – сказала она, – здесь все понятно. Дело в том, Гуннар, что на этой ленте есть разговор, в самом конце. Как он мог там оказаться?

Технический руководитель передачи внимательно посмотрел на молодую женщину, заметил, как она напряглась. Так вот почему она здесь появилась. Неприятное ощущение усилилось.

– Что ты имеешь в виду?

Он сделал шаг назад, как бы в попытке уйти от ответа. Анника Бенгтзон последовала за ним.

– В конце кассеты несколько человек разговаривают между собой, – сказала она с явным волнением. – Не можешь ли ты объяснить мне, как это там оказалось.

Что-то в ее глазах заставило его продолжить отступление. – Это невозможно, – ответил он. – Все было убрано, упаковано. Все микрофоны, камеры, аппаратура связи. Там, наверное, остались обрывки старой записи.

Анника впилась в него взглядом:

– Когда ты запустил запись?

Гуннар Антонссон зажмурился на мгновение, вспомнил, как звукооператор позвал его, прося о помощи: «Сбой в музыкальном зале, Гуннар, Гуннар!» Он бросил все и помчался туда, вместе им удалось обнаружить на склоне дворцового холма кабель, в котором произошло короткое замыкание. Потом он поспешил назад в автобус, насквозь мокрый и в отвратительном настроении.