Никаноров при произнесении имени даже невольно поднял взор вверх, и Артеменко, наверное, не удивился бы, если бы было произнесено сокровенное «Аминь!».

– Есть ли еще проблемы, не связанные с личностью Владимира Владимировича, которые надо решить в книге?

– Есть. Несколько смежных вопросов, которые стоит затронуть в книге. – Методично-монотонный голос Модеста Игнатьевича зазвучал опять величественно и назидательно: – Особо оторвавшиеся от реальности хохлы начали слишком рьяно переписывать нашу общую историю. Реабилитировать предателей русского единства, отказ от исторической российско-украинской дружбы, провозглашать героями всяких там негодяев типа предателя Мазепы, мелкого авантюриста Петлюры или бандитов из числа активистов ОУН-УПА. Эти хорошо выверенные, далеко нацеленные выстрелы необходимо книгой, многими книгами перевести в осечки и промахи.

Модест Игнатьевич опять обрел вид сурового кабинетного оракула, которому свыше даны великие знания и необъятные полномочия. Откровенное парение над земным у него преобразовалось в непреложность высказываний и обаяние авторитета высоко взобравшегося идеолога, и Алексей Сергеевич ощущал, как легко можно попасть под колдовские чары его непреложной убежденности.

– Надо очень активно эксплуатировать в книге сценарии войны и раскола Украины.

То были последние слова перед прощанием. Во время короткого рукопожатия Алексей Сергеевич случайно задержал взгляд на руке высокопоставленного чиновника – она была не то чтобы изящна, как у женщины, но не по-мужски ухожена. Алексея Сергеевича поразило, что аккуратно подстриженные, приплюснутые ногти Модеста Игнатьевича блестели – наверняка он делал в салоне маникюр и покрывал их бесцветным лаком. Словно подтверждая достоинство и недосягаемый уровень авторитета, из-под пиджака выглянула глазница золотой запонки. Наверное, немалые усилия уходят у него на поддержание внешних элементов своего статуса, пронеслось в голове у Алексея Сергеевича, которому вдруг захотелось разложить все предметы туалета и сосчитать их стоимость. Да, пожалуй, выйдет немало. Особенно, если еще прибавить изысканный перстень. Но у Алексея Сергеевича не было ни зависти, ни неприязни к этому человеку. Просто как сторонний наблюдатель он констатировал для себя, что подготовка внешнего облика Модеста Игнатьевича требует не минут, как у него, а часов. Многих часов. И не нескольких тысяч рублей, а нескольких десятков тысяч долларов. А впрочем, какая разница?!

Когда было произнесено «Желаю вам успеха», губы Модеста Игнатьевича опять крепко сжались, зрачки сузились до точки. И несмотря на внешнюю, наигранную жесткость, Алексей Сергеевич заметил, что перед ним все же стареющий и дряхлеющий мужчина, достаточно мешковатый, а его нездоровый цвет кожи дополняли уже изрядно отвисающие щеки – следы скопившейся за долгие годы аппаратных баталий желчи. Но особенно его поразили глубокие круговые морщины на шее – самом незащищенном месте, которое почти не спасают ни массажи, ни ванны. Человеку с такими морщинами, пожалуй, лучше находиться где-нибудь на даче, копаться в земле, впитывая ее солоноватый, терпкий запах, взращивать какой-нибудь там виноград, дышать свежим воздухом… Эх, Модест Игнатьевич, тем ли вы занимаетесь?

Но уже через минуту мысли его потекли в ином направлении. Вот они, тиски системы, думал Алексей Сергеевич, садясь в машину. Вставив ключ в замок зажигания, Артеменко взглянул на свое собственное отражение в зеркале заднего вида. Оно удовлетворило его: спокойные, устремленные к цели глаза, небольшая, по сравнению с Модестом Игнатьевичем, сеть морщин вокруг них, две мелких бороздки на лбу, опять-таки не в пример глубоким каналам у Модеста Игнатьевича… Надо бы скорее стареть, иначе еще долго будут принимать за молодого подмастерья, пришло вдруг в голову Алексею Сергеевичу, и он улыбнулся сам себе. Кажется, настало время действовать, сделать последний рывок, чтобы потом… послать все это к чертям. Ничего, ввяжемся в бой, а дальше посмотрим, сказал он себе по привычке. Что же касается задачи, то, как говорит его Аля, мама, папа и бабушка хотят ребенку только хорошего, но воспитывают его почему-то по-разному. Может быть, и для Украины, его Украины, вернее и достойнее быть с Россией, чем ускользать через темный проем ворот на Запад? Кто знает?! И все-таки любопытный тип, этот Никаноров. Говорит открытым текстом, безо всякого шифрования, без явочных квартир и тайных бункеров. Это настораживает хотя бы потому, что работать по Украине, как и по другим странам СНГ, запрещают международные соглашения. Конечно, они плевать хотели на эти соглашения, работали, работают и будут работать, в том числе и по Украине, всегда. Впрочем, это ведь для него, офицера-нелегала военной разведки, возрастают определенные риски. Динозаврам власти – все равно. Но откуда такая уверенность, такая фатальная одержимость?!

3

Автократические режимы великолепны и жутки одновременно. Они бесподобны в своих жестких, непреодолимо упругих конструкциях. Артеменко-личность ненавидел их лютой ненавистью – за их ненасытное желание укротить любую стихийность и поработить любую свободу, за несокрушимость и невозмутимость создаваемых ими преград, за извечное презрение к человеку. Но Артеменко-офицер относился к ним уважительно и почтительно, как относятся к мрачному призраку, тайной силе которого поклоняются, радуясь всякой возможности использовать на своей стороне.

Книжный проект открыл полковнику Артеменко необъятные, неограниченные возможности для интеллектуального вампиризма и эмоционального шантажа. Тут и там кипела работа над текстом, в котором, как из куска скалы, вытесывали царственный профиль, знакомый каждому и вместе с тем отчетливо блистающий новой бриллиантовой символикой. Этот величественный образ, излучающий неимоверное напряжение воли и непримиримый, предназначенный врагам стальной блеск в глазах, должен был опьянить одних, испепелить других, просветить третьих. Конечно же, знаменитый портрет поместили на обложку. Разумеется, использовали технологии «черной» риторики и активной психолингвистики, выдавливая из тюбиков и распределяя по тексту не терпящие сомнения фразы. «Украина терпит поражение», «Миссия невыполнима» – и рядом, как бы озаряя пространство новых возможностей, словосочетания «Рык льва», «Небесный огонь». Он, этот крепкий русский человек в тельняшке, – на этом везде настаивал Артеменко – сумеет победить любую нечисть, тянущую к империи руки хоть с Запада, хоть с Востока. Везде внедрялись гитлеровские установки: «или – или». Или несостоявшаяся Украина преклонит колени, или будет разрушена, расчленена! Или будут приняты братские узы, или нация будет корчиться в агонии! Многие, очень многие специалисты клепали и вытачивали героические, победные слоганы. С некоторыми мастерами слова Артеменко встречался лично, но большая часть работала, как на крупной мануфактуре, вслепую, не зная, где пригодится та или иная деталь, куда будет примеряна эта или та удачно выкованная лингвистическая конструкция. Но ковались только те тексты, что касались лично таланта выдающегося объединителя Святой Руси, на остальные не было времени. Некоторые главы или их части, вытащенные компьютерным неводом прямо из Интернета, подвергали очень скорой термической обработке и втискивали в общий текст.

Сам Владимир Путин получился великолепно. То появляющийся на страницах, то исчезающий рыцарь, исполненный благородства, внутренней силы и мудрости. И хотя никто не задавался целью фактурно и целостно выписывать его образ, мазки и особенно противопоставления Виктору Ющенко создавали впечатление прикосновения к гению от политики. Сам Артеменко ничего не имел против большинства отдельных фрагментов. Он соглашался с тем, что никому из россиян не стыдно за Путина, когда он появляется на внешнеполитической сцене. И с тем, что Путин, получив страну в состоянии агонии, превратил ее из безнадежного должника в крупнейшего в мире кредитора. И даже с двусмысленным пассажем, что если бы Россией руководил Виктор Ющенко, то миллиарды долларов оказались бы у кумовьев и зятьев. Но, оценивая общий портрет, полковник испытывал странные ощущения неестественности, гротескности, а сама книга начинала ему казаться ужасающей фантасмагорией. Неужели это будут читать, думал он, когда стройный, скрупулезно отредактированный макет лежал перед ним на столе? Но он вспомнил слова Круга, безапелляционно заявившего на этот счет: «Народец будет кушать и дерьмо, если его правильно завернуть, надо только хорошенько подобрать упаковку».