Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стон? Храп? Глухое хрюканье?
Валежник дрожит?
Послышалось? Показалось?!
Неужели вепрь так серьезно ранен?! Будь проклята моя убийственная меткость! Что мне стоило слегка его оцарапать, взбесить, превратить в живой клыкастый таран…
На негнущихся ногах я двинулся вперед. Шаг. Другой. Третий. Хрип. Теперь уже явственный. Шорох. Ближе, еще ближе. Древко дротика качнулось. Еще раз. Еще шаг.
Окровавленные пальцы судорожно вцепились в древко.
Человеческие пальцы. Нет, не мои.
Ветки и сучья взлетели в воздух. Дождем осыпались наземь. Я расшвырял эту кучу в один миг; даже не понял как.
– Алкимен?!!
Брат хрипел. Брат улыбался. На губах Алкимена пузырилась багровая пена. Из груди торчал глубоко засевший дротик. По оливково-зеленому хитону, украшенному синей каймой, расползалось пятно: уродливое, красное.
– Алкимен, прости! Прости меня! Я…
– Молодец, Метатель-Убийца, – прошептал он. – Храбрец. А я шутник, помнишь?
– Молчи! Тебе нельзя…
– Ты знал, что шутников в Аид без очереди пускают?
– Я сейчас! Я быстро! Милитад умеет лечить раны…
Я трясся как в лихорадке. Бормотал глупости, словно мог отпугнуть этим смерть. Какой Милитад? Дворцовый лекарь Агатон, и тот не поможет, окажись он здесь. Никто не поможет.
Чудо?!
Надежда. Надежда вопреки всему. Последняя из бед, хранившаяся на дне ящика Пандоры. Теперь я понимал, о чем говорил мне дедушка. Лучше бы мне никогда этого не знать!
– Не надо Милитада. Не уходи. Посиди со мной.
В груди Алкимена что-то булькало при каждом слове, каждом звуке. По лицу разлилась восковая бледность, лоб покрыла густая испарина. Но брат все еще улыбался, превозмогая боль.
Я опустился рядом, сжал его руку. Переплел наши пальцы.
Боги! Что я наделал?!!
– Помнишь? На берегу? Ты всех нас камнями уделал!
– Помню. Прости…
– Это ты меня прости. Мне редко удавались хорошие шутки. Разве что сейчас, а? Надо мной будут смеяться…
– Никто не будет смеяться над тобой.
– Будут. Отсюда до Крита… С другой стороны, когда бы мы еще… собрались, да? Все вместе?
– Кто – мы? Кто – вместе?!
– Мы. Братья.
Он смотрел мне за спину. Разыгрывает, подумал я. Подшучивает. Мысль была нелепой и болезненной, как дротик под ребрами. Захлебнувшись от мучительной рези, я обернулся и едва не бросился наутек.
Они были здесь, мои братья.
Делиад стоял в трех шагах, прислонившись плечом к стволу старого вяза. Пирен сидел на поваленном трухлявом стволе, оплетенном побегами вьюнка. Такие, какими я их запомнил. Какими они останутся навсегда.
Как теперь Алкимен.
– Помнишь? – спросил Пирен. – Ты бросил в нее камень.
Пирен
– Ты бросил в нее камень.
– Я? В кого?!
– В Химеру. Ты бросил камень, защищая меня. Я теперь, случается, забываю свое имя, но это я помню. Ты кричал: «Получи, гадина!» В царстве теней я слышу, как ты кричишь. Слышу и смеюсь.
– Я пообещал, что убью ее. Я не сдержал слова, Пирен.
– Это пустяки.
– Я обещал и не убил.
– Убил, не убил. Для мертвых это не имеет значения. У каждого свой камень, Гиппоной. У дедушки Сизифа – тот, который он толкает в гору. У тебя – тот, который ты бросил в Химеру. Я сейчас младше тебя. Я теперь всегда буду младше, но когда-то я был старше. И как старший, я скажу тебе: я здесь. Я с тобой. Я никогда тебя не оставлю.
– Ты умер.
– Ну и что? Я теперь живу в каждом камне, который бросает брат, защищая брата. В каждом таком броске. В каждой Химере, когда в нее попадает этот камень. Я бессмертен, понимаешь? Пойди, выпей воды из моего источника. И повтори вслух, что я умер. Повтори, если посмеешь!
– Ты со мной. Навсегда. Думаешь, это такой уж подарок?
– Ты смеешься. Это уже кое-что.
Делиад
– Ты дрался за наш табун.
– Я погубил тебя, Делиад.
– Ты спас меня. Спас мою честь, а это важней жизни. Честь – это удел. Когда Крониды[85] делили мир, они разделили его не на три части – на три чести[86]. Отец честнее сына, военачальник – рядового воина. Тот, кто обесчещен, теряет свое место на земле под небесами. Что после этого значит жизнь? Ничего, даже меньше.
– А что значит смерть?
– Я хотел отступить. Ты же рвался вперед, как истинный сын Главка Эфирского. Я гордился тобой тогда, горжусь и сейчас. Это я, как старший, должен был сражаться за отцовское имущество. Гнаться за конокрадами, мстить за брата, мучиться тем, что я жив, а он нет – все это должен был делать я. Ты принял мой долг на свои плечи. Ты несешь его с достоинством.
– Как камень?
– Как камень, да. Если бы и ты ничего не сделал, мы оба утратили бы честь. Удел, место, имя – мы утратили бы все. Остался бы только позор.
– Камень скатился бы с плеч?
– Да.
– С горы? Как у деда?
– У дедушки камень все время скатывается с горы. Он скатывается, но позора нет. Нет его и у нас – благодаря тебе. Я погиб в бою, ты отомстил за меня. Все остальное – осыпь по склону, когда камень летит вниз.
– Я тебя погубил. И ты благодарен мне за это?
– Конечно. А чего ты ждал?
Алкимен
– Я еще не привык быть мертвым. Я даже не знаю, какой я сейчас. Не с чем сравнивать. Я думал, тени уходят сразу. Не успел сосчитать до трех, а ты уже под землей.
– Тени не уходят. Теней уводят.
– Где же тогда Водитель душ? Где он летает?
– Не знаю, Алкимен. Когда надо, его вечно нет. А может быть, это такое покровительство. Он дарит мне время: большее, чем простой счет до трех. Дарит вас: раз, два, три – вот вы, мои мертвые братья.
– Он дарит время нам. Тебе-то какая разница? Считай хоть до ста.
– Прости меня. Метнуть в вепря дротик? Остаться с пращой и ножом против разъяренного секача?! Такое мог сделать только я.
– О да, ты прав. Герой Беллерофонт, Метатель-Убийца? Такое мог сделать только ты.
– Лучше бы я бежал со всех ног! Я бы бежал, а ты хохотал мне вслед. «Трус! – кричал бы ты. – Заячье сердце!» Я вернулся бы, разозлился, стал бы тебя бранить. Ударил бы в сердцах…