Весь облик его возбуждал к себе чувство огромного доверия.

Был очень доступен, общителен и прост в обращении с людьми самыми разнообразными, к какому бы слою общества они ни относились. С очень большим интересом беседовал с рабочими, ремесленниками, вникал в суть их занятий и т. д. Надо полагать, что в первую очередь они интересовали его как типы для его художественных образов и как специалисты своего дела. Говорил, что во всяком мастерстве есть свои глубины.

Темперамент был общественный, не был кабинетным ученым. Была сильно выраженная потребность общаться с людьми. Например, очень много рассказывал о себе и показывал свои вещи, работы домохозяйке, простой женщине, у которой жил в Кучине.[488]

То же отмечалось в его отношениях к литературным работникам:

При разборе художественных произведений других подход был очень благожелательным, отмечал сперва положительные стороны, затем отрицательные.

На основании всех приведенных выше высказываний Б.Н. рисуется в виде доступного и общительного человека, способного входить в прямой и непосредственный контакт с окружающими. Однако имеются указания на то, что такой контакт, к которому он, несомненно, был способен, не всегда имел место и во всяком случае не являлся единственно определяющим характер его отношений к окружающим. Имеются указания на то, что при определенных условиях такой контакт как раз оказывался для него невозможным. Очень характерным в этом отношении являются следующие высказывания:

В быту был очень чувствителен к тому, что называл мещанством. Из-за этого в быту очень часто выходили недоразумения с окружающими. Например, выходил из себя, раздражался и поднимал крик, если не получал должного ответа от обслуживающего персонала.

Не мог достаточно просто изъясниться в своих нуждах, а начинал одновременно и извиняться, и кричать. Не мог просто сказать домработнице: «Аннушка, поставь самовар». Выражался вроде: «Нельзя ли Вас попросить, если у Вас есть время и т. д.».[489] Не мог иной раз просто подойти к людям, не мог просто изложить свои требования.

В то же время, когда встречался с людьми без требований к ним, то был очень прост и естественен в обращении с ними.

Характерно также следующее высказывание: «Во всяком случае в его взаимоотношениях с людьми был какой-то особый уровень, исходил при этом из каких-то особых критериев».

Таким образом, с несомненностью вырисовывается, что именно тогда, когда входил с людьми в такие отношения, при которых он в чем-либо нуждался или о чем-нибудь просил их, то даже если исполнение его желаний и входило в круг их обязанностей, такие обращения сопровождались у него неприятными ощущениями и давались ему с известным трудом. Оказывался в этом отношении чрезмерно чувствительным, легко терял равновесие и выходил из себя.

Очевидно, находился в это время в состоянии какого-то внутреннего конфликта. С одной стороны, как бы стеснялся их просить и в то же время знал, что имеет право это делать. В этом мы находим указание на большую, можно сказать, обостренную чувствительность и ранимость глубинного ядра его личности в отношениях с окружающими.

На чрезвычайную чувствительность и ранимость его личности указывают также следующие отрывки из бесед:

Был очень чувствителен ко всякому теплому душевному движению, вниманию, помнил и очень ценил это. В такой же степени был чувствителен ко всякой несправедливости в отношении него и никогда ее не забывал, например старую ссору.

Был необычайно чувствителен к тому, как к нему относятся люди, например реагировал на доброжелательность или недоброжелательность, официальность и т. д. Ярким примером этого является следующий факт. Во время болезни несколько раз собирался «серьезно» поговорить с врачами относительно своего состояния. Но достаточно было войти к нему врачу и обратиться с трафаретным «Как поживаете?», как Б.Н. немедленно замыкался в себе и вместо «серьезного разговора» все сводилось к обычным для таких визитов фразам.

Здесь мы имеем дело поистине с мимозоподобной чувствительностью. Удерживало его также и сознание слишком большой сложности того, что хотел сказать.

Если сопоставить эту «мимозоподобную» чувствительность, в одних случаях, с описанным выше открытым и непосредственным контактом его с окружающими – в других, то мы должны прийти к заключению, что имеем дело с внутренне противоречивой личностью, способной в зависимости от условий давать на первый взгляд, казалось бы, взаимно исключающие друг друга реакции. Эта противоречивость внутренней структуры личности с отчетливостью вытекает и из некоторых других проявлений глубинных ее сторон, к которым мы сейчас переходим.

Так, наряду с общительностью и способностью быть откровенным с близкими ему лицами, имеются определенные указания на наличие у него одновременно большой скрытности и стремления замыкаться в себе:

По предрасположению, по задаткам относится к типу людей, склонных к открытому и глубокому интимному контакту и ищущих этого контакта. Но очень легко («чрезмерно») ранимый характер и условия детства сделали из него человека малодоступного типа.

С трудом обнаруживал свои подлинные чувства, была замкнутость. Из гордости, когда бывало тяжелое состояние, мог рассказывать о поверхностных моментах последнего, как бы брал параллельную линию, или же становился повышенно веселым.

Был очень сложным человеком. Был очень общителен. В отношении интимных чувств был откровенен не со всеми и не всегда. Однако был способен на неожиданную откровенность, мог говорить с людьми, мало ему знакомыми, о личных делах. В то же время был внутри него «невскрываемый мир», какое-то подводное течение, которое по временам выявлялось наружу, но в общем всегда находилось скрытым в глубине него. Это был мир его самых интимных творческих идей, возможно, и личных интимных моментов.

Была определенная группа вопросов, которую изживал внутри себя.

На основании этих высказываний с определенностью выявляется, что мы имеем дело с очень сложным объектом, который нельзя трактовать как синтонный или асинтонный, но который должен быть рассматриваем как смешение того и другого.

Переходим теперь к кругу вопросов, связанных преимущественно с его отношением к самому себе.

В быту был очень прост, естественен; очень непритязателен в пище, обстановке. В быту не было никаких утонченностей, стремления к комфорту, не любил их. Требования минимальных удобств в жизни. Роскошь была для него чем-то отталкивающим. Отношение к деньгам равнодушное, денег не ценил. Давал, если просили, очень охотно.