Работа всегда была строго рассчитана. Если не выполнял в срок, то наверстывал впоследствии. Когда было необходимо, то мог перестраивать свою работу и весь распорядок дня в зависимости от внешних обстоятельств. Во время работы внешне был необыкновенно спокойный вид, без признаков усилия даже во время самых трудных и сложных моментов работы.

Личные переживания никогда не являлись фактором, снижающим его работоспособность. Напротив, отмечается скорее тенденция усиленно работать в периоды таких напряженных состояний, связанных с личными переживаниями, даже мучительными. Эти последние как бы вызывали усиление его творческой энергии.

В качестве одной из наиболее характерных его черт отмечали свойственную ему во всем, вплоть до мелочей, аккуратность и систематичность. Об этом дают представление следующие выдержки из бесед:

Был очень точен и аккуратен. Никогда не опаздывал на лекции и заседания, хотя бы и знал на собственном опыте, что начинаются с запозданием.

Когда творил художественно, то работал с точностью и педантичностью ученого. Сам придерживался той точки зрения, что противопоставлять искусство и науку друг другу невозможно, ненормально, что одно переходит в другое.

Во время путешествий сам раскладывал свои вещи в чемодане в определенном порядке. Особенно тщательно сортировал перед отъездом необходимые ему деловые бумаги. Никогда не терял нужных бумаг (рукописи же пропадали прежде нередко).

Во всем была система. Например, когда одно лето провел в Коктебеле, то загорал по особому, им выработанному методу. Стремился достигнуть наибольшего и притом равномерного повсюду загара. Для этого выбирал в определенные часы определенные места, сообразуясь с углом падения солнечных лучей. Подставлял под их действие части тела в определенном, заранее выработанном плане.

Необычайно резко был выражен во всем его психическом складе элемент познания окружающего, который является неотъемлемой частью его творческой деятельности. Показательно в этом отношении следующее излюбленное двустишие Пушкина, до известной степени являвшееся его девизом:

Я тебя понять хочу, Темный твой язык учу.

Этот момент налагает свою печать на все его действия, вплоть до мелочей, часто принимая курьезную форму, как, например, в следующих случаях:

Когда приходилось жить без домработницы, его обязанностью было подметать пол и стирать пыль. Предварительно тщательно исследовал строение пола, шероховатости его поверхности, направление ветра при метении. Подметал пол (всегда от себя), сообразуясь с этим предварительным изучением. Окончив подметать, собирал сор на бумагу и также тщательно изучал его состав.[495]

Вот очень яркое высказывание одного его товарища по университету:

Было необычайное умение «видеть» любой предмет. Когда видел какой-нибудь предмет, сейчас же начинал его рассматривать, ощупывать руками со всех сторон. Это как бы выражало сущность его «хватки идей», строя и хода мыслей. Неутомимость познавательного процесса и желание приобщать к нему других людей.

Одной из существенных черт его мировоззрения было мнение, что в потенции человеческое познание неограниченно.

Чрезвычайно ценной чертой его характера является то, что из всего извлекал материал для своей творческой деятельности. Вероятно, этим объясняется то, что никогда не тяготился никакой работой.

На основании всего вышеизложенного становится понятной необыкновенная разносторонность и многообразие его познаний и интересов в самых разнообразных областях науки и искусства. Не останавливаясь на этом из-за недостатка места, приведем здесь лишь следующее высказывание, характеризующее его литературные вкусы:

Очень любил американскую литературу – Драйзера, из английских писателей любил Честертона, Диккенса, Вальтера Скотта. Байрона не очень любил из-за того, что не мог читать в подлиннике. Шекспиром очень интересовался, часто перечитывал, особенно трагедии «Король Лир», «Гамлет», «Макбет». Французской литературы не любил, например Бальзака, Золя. Из нашей литературы больше всего интересовали Гоголь и Толстой. Ранее очень сильно интересовался Достоевским. Напротив, Марселя Пруста не любил, находил его очень скучным.

Газеты читал регулярно, «не мог обходиться без газет».

Характер мышления.

В работе были свойственны логичность и последовательность. Всегда писал задуманное произведение последовательно с начала до конца. Потом мог менять порядок глав.

Было стремление (по крайней мере субъективно) воспринимать все критически: «критицизм». По данным жены, был свойственен критический подход к окружающему.

Видел, как говорил Мейерхольд про него, «все во всем».[496] Было как бы пресечение очень многих «линий», «многотонность» в восприятии окружающего.

Второй характерной особенностью является тенденция к максимальной конденсации в процессе художественной переработки получаемых впечатлений. Для внесения определенных творческих обобщений всегда накапливал фактический материал. Была выраженная способность передать суть чего-либо очень кратко и сжато, «в двух-трех словах». Была свойственна отточенность формулировок и логичность в ходе мыслей.

Наряду с необычайной образностью и конкретностью мышления, свойственных ему как художнику, отмечалась хорошо выраженная способность к абстрактному теоретическому мышлению. Это проявлялось в резко выраженной тенденции графически изображать свои мысли. Пытался изображать графически, например, соотношение искусства и естествознания, ритм в таблицах Менделеева и в идеях трансформизма Гёте, процессы происхождения звуков через дыхательные пути. То же самое делал для иллюстрации построения слова, конструкции фразы и т. д..[497] Создается впечатление, что в его графических рисунках мы имеем сильный налет символики (символизма), смешение графического изображения с символикой. Это можно понимать как следствие смешения логического познавательного процесса со свойственным ему образом художественного восприятия мира.

Остановимся теперь на некоторых более мелких особенностях интеллектуальной сферы. Не был остроумен в обычном смысле слова. Не любил внешнего остроумия. Остроумие было во внутреннем построении мысли. Не был в состоянии перебрасываться остроумными «салонными» шутками. Этим объясняется то, что часто терялся и бывал ошарашен, когда в его адрес острили, не мог найти сразу, что ответить.