так долго охранял в одиночестве.

— Что я думаю? Я думаю, нас поведет Камень, но боюсь, что путь все же будет трудным. Вы знаете, я всегда верил, что когда-нибудь кроты вернутся в Кэйр-Карадок. Но в моих мечтах их возвращение было мирным. Кэйр-Карадок снова должен стать местом, где воспитывались бы юные кроты. Я все еще живу этой мечтой, и в то время, как вы, молодежь, рветесь в бой, я и другие, подобные мне, напомнят вам, зачем мы сражаемся. Ведь однажды Крот Камня придет даже в Кэйр-Карадок, и мне бы хотелось, чтобы он обрел там покой, а вместе с ним и кроты, которые любят Безмолвие его Камня.

— Хорошо сказано, Карадок, — одобрил Алдер, глядя на молодого Гаура, — и...

— Да! Это так! — загремел Тредфах, бросив многозначительный взгляд на Гарега.

— И пусть никто не забывает, что только до тех пор, пока Камень действительно у нас в сердце, наши когти будут сражаться за мир.

Вот этим своевременным напоминанием закончился второй день совещания. Кроты почистились, поели, потолковали, собравшись в группы, а молодежь Шибода прислуживала им, с широко открытыми глазами слушая их рассказы о мужестве и стойкости.

❦

Позже, когда наступил вечер и воздух стал прохладнее, Алдер вместе с Карадоком и Тредфахом оказался на высоких северных склонах Мойл-Шибода. Взгляд его был устремлен вдаль, за долины. Солнце садилось за огромный Триффан, на котором гордо высились священные Камни.

Они долго смотрели, как сгущаются вечерние тени, и наконец Тредфах сказал:

— Ты хорошо говорил, Алдер, особенно о Камне. Некоторые из этих молодых кротов...

Алдер рассмеялся:

— Мы были точно такими же в молодости, во всяком случае я. Но нам нужен их задор. Я не уверен, что отправлюсь с тобой в Кэйр-Карадок: Гауру нужно многому научиться, и он пойдет вместо меня.

— Нет, крот, это тебе нужно идти в Кэйр-Карадок, а не ему.

— Но они же последуют за тобой, Тредфах, и ты знаешь те места лучше, чем я. Центр борьбы смещается, и теперь ее должны возглавить другие.

— Пусть Гаур пока что проявит себя здесь, — предложил Тредфах. — Пусть поможет тебе изгнать грайков с нижних склонов, а затем можешь оставить его здесь вместо себя. Пусть совершит свои ошибки здесь, в относительной безопасности: ведь одно дело — возглавить небольшой отряд и совсем другое — участвовать в длительной кампании.

— Ну что же, мне бы хотелось еще хотя бы раз увидеть Кэйр-Карадок, — признался Алдер, — и оказаться поближе к английской части кротовьего мира. Камень выслал меня сюда, чтобы я загладил зло, которое причинил, когда был гвардейцем.

Тредфах ухмыльнулся и шутливо подтолкнул Алдера:

— Есть учесть, что ты южанин, из тебя получился не такой уж плохой шибодский крот.

— По правде говоря, я люблю эти края,— сказал Алдер, обводя взглядом горы, — так же сильно, как Карадок любит Кэйр-Карадок.

— Может быть, даже сильнее, — возразил Карадок, — потому что теперь я больше всего люблю Крота Камня.

Тредфах и Алдер обменялись взглядами, но Алдер не выдал то, чем поделился с ним Карадок.

Сгустились сумерки; на жесткой траве появилась роса, а в долине внизу — легкий туман. Его клубы плыли над вереском и торфяниками, задерживаясь на сланцевых вкраплениях в скалах. Под ними, в темной долине, подал голос затерявшийся кроншнеп, и откуда-то печально отозвался другой.

Из тоннеля вышли несколько юных кротов и кротих и встали рядом с Алдером и двумя другими. Все молча смотрели на дальний пик, где высились Камни, которые они охраняли. Камни находились так далеко, что кроты не могли их рассмотреть, однако даже на таком расстоянии ощущалось их мощное воздействие. Одна из кротих негромко запела:

— Помоги нам, Камень, потому что мы удручены и мы не знаем, как лучше поступить. Помоги нам сейчас.

Алдер слушал эти слова и думал о том, что именно из-за таких вот минут, когда священная тайна окутывала горы, о которых всегда помнили эти гордые и скрытные кроты, он полюбил Шибод и сделал его своим домом.

Он наблюдал за клубившимся внизу туманом, вспоминая, как взбирался много лет назад по этим самым склонам, а рядом был Маррам. Они впервые были тогда в этих местах. А там, где сейчас стоит он сам, их поджидал... поджидал...

Какое-то движение. Это не туман. Внезапное движение там, внизу, на склонах.

Остальные тоже заметили и теперь напряженно всматривались, пытаясь что-нибудь различить в тумане.

Сгусток тумана скользнул мимо скалы, оставляя за собой бледный след. Потом со стуком скатился вниз камешек, и один из зорких юных кротов взволнованно воскликнул:

— Это крот!

Туман снова пришел в движение, и тут все увидели, что юнец прав: это действительно был крот! Старый крот, с серой всклокоченной шерстью, тяжело брел к ним, взбираясь вверх по склону.

Это был крупный крот, и даже сейчас чувствовалось, что когда-то он был очень сильным. Остановившись, он взглянул на них, потом опустил нос и возобновил свой путь.

И тут Карадок сказал:

— Всемогущий Камень, да ведь это же сам великий Глиддер восстал из мертвых! — В голосе его прозвучал такой благоговейный страх, что двое младших кротов в испуге отбежали подальше.

— Да, это действительно Глиддер! — подтвердил изумленный Алдер.

— Но ведь он давно умер, не так ли? — прошептал один из юных кротов.

— А мне так кажется, что он живехонек,— возразил Тредфах, и в его взгляде отразилось восхищение. Карадок с Алдером уже спешили вниз приветствовать благородного старца, который упорно стремился к ним.

❦

Он медленно шел в Шибод, взбираясь на склоны, по которым когда-то бродил. Иногда он останавливался, размышляя над течением лет, приносившим много перемен, — с того момента, как чуть не умер при рождении, и дальше, когда вел долгую борьбу с грайками.

Поскольку Глиддер не был уверен, что здесь нет грайков, он придерживался западных склонов. Добравшись до главного северного входа в тоннели, он с удивлением увидел целую армию кротов, поджидавших его и, судя по всему, напуганных до полусмерти. Да уж, времена действительно переменились!

— Старый друг,— обратился к нему Алдер, который спустился вместе с Карадоком и теперь обнимал старого крота, когда-то такого сильного, — когда мы с тобой прощались, я думал, что вижу тебя в последний раз. Ты сказал тогда, что умрешь в Огвене в одиночестве, наверху, чтобы тело твое сожрали совы.

— Да, Алдер, я умру совсем