Вопиющее неуважение к суду, а также полное отсутствие раскаяния сделали свое дело: Хамид Фарси получил пожизненный срок. Из него без малого два года он отсидел в Дамасской цитадели, где, к негодованию клана Аббани, был заключен в одну из трех привилегированных камер, называемых «виллами». Он снискал расположение начальника тюрьмы, для которого делал каллиграфии. Жалобы не помогали: клан аль-Азм, к которому принадлежал начальник, был еще могущественней клана Аббани.

Младший брат Назри Мухаммед, потерявший голову от горя и ярости, сумел подкупить одного убийцу, отбывающего срок в той же тюрьме, с тем чтобы он расправился с Хамидом Фарси. Однако тот был обнаружен надзирателем, охраняющим «виллу». Трех ударов в лицо оказалось достаточно, чтобы преступник назвал имя своего заказчика.

Мухаммеду грозило обвинение в подстрекательстве к убийству.

Адвокат взялся замять дело при условии, что Аббани подпишут составленную им бумагу. В чем именно состояло соглашение, он открыл лишь на следующий день после его заключения. И тогда братья Назри, к своему негодованию и ужасу, узнали, что отныне они берут на себя полную ответственность за все то зло, которое может случиться с Хамидом Фарси в тюрьме.

Одни читают, чтобы учиться, мы же вынуждены учиться, чтобы уметь прочесть.

Таха Хусейн, египетский писатель (1882–1973)

Правда подобна драгоценному камню. Она не только делает богатым того, кто обладает ею, но и подвергает его жизнь опасности.

Иосиф С. Фадели, сирийский алхимик (1803–1830)

Только в тюрьме Хамид Фарси стал впервые задумываться о своей жизни, которая вдруг показалась ему какой-то чужой. Он чувствовал странное облегчение оттого, что попал в камеру, и это пугало его. «Остаток жизни я проведу в тюрьме», — мысленно повторял он, чтобы довести до сознания весь ужас своего положения. Однако, к своему удивлению, не находил в этом ничего трагического.

Лежа на своей койке, Хамид размышлял о том, как стремительно рухнуло все созданное им ценой стольких усилий. Его честное имя, слава, уверенность в завтрашнем дне, счастье. А ведь совсем недавно он жил, как в хорошо укрепленной крепости.

Вечером за чаем он сказал начальнику тюрьмы аль-Азму, обращаясь скорее к самому себе:

— Жизнь — вечная борьба против распада и гибели. И в конечном итоге мы обречены на поражение.

Его падение началось с исчезновения Нуры. Почему она не сбежала с Назри, осталось для него загадкой. Она как будто тоже хотела его смерти, искупления какой-то его вины. Вероятно, Аббани скрыл от нее, что женат, и это разозлило ее после того, как она переспала с ним.

А может, она хотела преподать ему урок? Или просто недооценивала своего мужа? Уж не думала ли она, что он, Хамид Фарси, простит Назри свое унижение, отвесив ему пару пощечин? Или надеялась, что Назри убьет его? Хамид никогда не понимал женщин. Его дедушка как-то сказал, глядя в ночное небо, что ему легче пересчитать все звезды над Дамаском, чем проникнуть в женскую душу.

Цитадель занимала большую площадь в северной части Старого города. Со времен Саладина ее неоднократно разрушали и возводили вновь. В эпоху Османского владычества ее гарнизон не подчинялся губернатору Дамаска, но получал приказы непосредственно из Стамбула. Турки понимали, что такой беспокойный город, как Дамаск, было бы легче держать в повиновении без всякой цитадели. И действительно, при каждом восстании, когда горожанам удавалось выманить из крепости верных султану солдат, они одерживали победу.

Французы ввели в нее свой гарнизон и сделали местом заключения сирийских повстанцев. Тюрьмой она оставалась и в эпоху независимости и носила официальное название Тюремной цитадели, однако в обиходе именовалась просто Цитаделью.

Это сокращение оказалось провидческим, потому что через пятьдесят лет после изгнания французов, в 1996 году, Дамасская крепость после ремонта снова получила официальное название Цитадели, а тюрьму перенесли в другое место.

Дамасская цитадель — одна из немногочисленных крепостей на Востоке, построенная не на возвышенности, а на том же уровне, что и город. В пятидесятые годы ее еще окружало заграждение из колючей проволоки и скрюченных стальных стержней, служившее дополнительной стеной и защитой от посторонних взглядов.

Камера Хамида находилась на третьем этаже северного крыла. В этом было большое преимущество, так как именно эта сторона оставалась летом недосягаемой для лучей палящего солнца. Через зарешеченный проем в стене открывался вид на внутренний двор крепости, а также на крыши домов Старого города, среди которых был и его собственный, затерявшийся в лабиринте переулков особняк. Маленькое зарешеченное окошечко с противоположной стороны смотрело в сторону квартала Сук-Саруйя, туда, где когда-то располагалось его ателье.

Фарси был одним из трех привилегированных заключенных среди почти восьмисот узников. По соседству с ним сидел сын одного богатого торговца, осужденный за убийство семерых человек. Этот тихий мужчина с бледным, внушающим сочувствие лицом перерезал семью своей жены. В третьей, несколько более просторной камере отбывал пожизненный срок сын какого-то эмира, предательски лишивший жизни своего кузена. Они не поладили, занимаясь контрабандой оружия. Не будь жертва зятем президента, он бы и дня не оставался в тюрьме, утверждал убийца. Это был неприятный тип, хвастливый, шумный и плоский. Фарси избегал встречаться с ним.

Хамид жил в просторной камере. Если бы не решетки, она скорее походила бы на небольшую уютную мансарду. Ему разрешили иметь при себе необходимые для каллиграфии инструменты, потому что директор аль-Азм, дальний родственник премьер-министра, считал себя поклонником этого искусства. Уже в первый день за чаем он сообщил Фарси, что сожалеет о том, что ему придется находиться здесь из-за женщины. У него самого четыре законные и пять неофициальных жен, и ни одна из них не заслуживает чести стать предметом его ссоры с мужчиной.

Директор посетовал, что не может дать Фарси свободу. Но пока он занимает пост начальника тюрьмы, каллиграф будет пользоваться исключительными привилегиями, ведь его искусство — основа арабской культуры.

— Что я, со своим юридическим факультетом Сорбонны, рядом с тобой? — спрашивал аль-Азм с напускным смирением.

Хамид не был расположен произносить пространные речи, в то время как его собеседник болтал без умолку, будто пьяный. Однако вскоре Хамид убедился в том, что он не шутит. И охранники, и старые заключенные — наиболее уважаемые обитатели тюрьмы — относились к каллиграфу с почтением. Его не только не заставляли ничего делать, но он был избавлен даже от необходимости о чем-либо просить. Два раза в день один из служителей стучался к Хамиду в дверь и интересовался смиренно, хотя и не без юмора, не желает ли он чего-нибудь, кроме свободы. Горшки с любимыми цветами, жасмином и розами, были доставлены к нему в камеру незамедлительно. Теперь они украшали проход под открытым небом, отделявший его камеру от выходящего во внутренний двор балкона. Кроме того, Фарси получал чернила и бумагу самого высокого качества.