с испанцами, которым удалось спастись, не имеет значения. Мы находимся сейчас у истоков легенды или полулегенды, отбросившей тень на всю историю флибустьерства.

Олоне, конечно, понимал, что испанцы не ограничились одной засадой. И ему важно было знать их местонахождение. Но взятые в плен солдаты отказывались говорить. «Тогда Олоне, вне себя от ярости, кинулся на одного из них, вспорол ему саблей грудь, вырвал оттуда сердце и вонзил в него зубы на глазах у остальных пленных. Те выдали тайну».

По другой версии, Олоне удовлетворился – если позволено употребить такое выражение – лишь тем, что, надкусив вырванное сердце, бросил его наземь. Лежащая передо мной испанская гравюра, воспроизведенная во всех без исключения книгах по истории флибустьеров, изображает привязанного к дереву несчастного пленника со вспоротой грудью, явно еще не успевшего умереть, а рядом Олоне, силой всовывающего правой рукой вырванное сердце в рот другому оцепеневшему от ужаса испанцу.

Мне уже доводилось писать по поводу Монбара Губителя и по поводу резни, учиненной Олоне на борту испанского фрегата, что весь этот фольклор ужасов не мог родиться на пустом месте. Однако можно почти с уверенностью утверждать, что с течением времени хронисты, историки и комментаторы не поленились добавить к нему собственных прикрас и приправить многими душераздирающими деталями. Пусть современный читатель сам решит, насколько все это правдоподобно.

Итак, флибустьеры, сметая все засады по дороге на Сан-Педро, атаковали селение, защищенное, как уже указывалось, шестью пушками. Вместо стен Сан-Педро был обсажен естественным частоколом из колючих кактусов. Надо видеть эти центральноамериканские кактусы, под которыми умещается всадник, чтобы убедиться: одолеть это природное препятствие, усиленное орудиями, – дело очень непростое. Порукой тому потери нападавших: двадцать убитых и тридцать раненых. Тем не менее Сан-Педро был взят.

Подробностей о его разграблении сохранилось не много. Есть лишь указания, что этот поход стал примером варварства морских разбойников. Жителей убивали и пытали; дома, церкви и монастырь были сожжены вместе со складами индиго. Этот товар ценился на вес золота, но флибустьеры не могли тащить тяжелую поклажу, предпочитая золото в монетах и изделиях. Зверства пиратов во многом были результатом их разочарования скудостью добычи. Испанцы умело использовали подобные факты в своей пропаганде, в результате чего отношение к флибустьерам изменила не только французская публика, но – и это самое главное – король Людовик XIV.

Завершив разбой, флибустьеры возвратились на берег, поскольку алькальд Сан-Педро в надежде успокоить ярость Олоне сообщил ему о скором прибытии гукора с ценным грузом. Речь не могла идти об индиго, поскольку судно ожидалось из Испании.

Гукор не появлялся. Флибустьеры принялись ловить с помощью сплетенных сетей морских черепах, вылезавших на берег откладывать яйца. Наконец на горизонте показался грот. Пираты бросились на суда, лихорадочно выбирая якорные канаты и ставя паруса.

После того как этот гукор был захвачен, на нем насчитали пятьдесят шесть пушек. Численность корабельной артиллерии у Олоне мне неведома. Интересно, что испанское судно вышло победителем из первого боя с пиратами, разыгравшегося к концу дня. Ночь прервала баталию. Гукору не удалось ускользнуть в темноте, либо же его капитан был совершенно уверен в себе. Между тем флибустьеры были куда бóльшими мастерами ночных вылазок, чем испанцы, – последние в суеверном ужасе утверждали, что у пиратов кошачьи глаза. Гукор, словно ослепший призрак, был взят на абордаж перед рассветом.

А два часа спустя флибустьерская армада взбунтовалась. Набитые орущими людьми шлюпки сновали от одного корабля к другому. Олоне на палубе своего флагмана пытался успокоить взбешенных капитанов, в первом ряду которых были Воклен и Пикардиец.

Бунт начался сразу же после того, как обследовали трюмы гукора: двадцать тысяч пачек белой бумаги и железные штанги, больше ничего. И это награда за полтора года скитаний после того, как они покинули Тортугу, чтобы грести золото лопатой в Гранаде!

– Пойдем дальше вглубь континента, – предложил Олоне. – Там наверняка добудем сокровища.

Если бы он вытащил саблю или вспорол кому-нибудь грудь, возможно, он сумел бы еще продлить свое командорство. Но это вялое предложение без конкретного адреса вызвало лишь свист и улюлюканье матросни. Капитаны покинули флагман, даже не попрощавшись.

Все же следует особо подчеркнуть, что в момент окончательного расставания (Воклен и Пикардиец перешли в стан раскольников) больше двухсот флибустьеров остались с низвергнутым предводителем. Олоне пришлось, правда, взять их всех на борт своего судна: больше никто из капитанов не пожелал оставаться в армаде. Раскольники ощущали себя внушительной силой. Они откопали и вытащили всю провизию, какая нашлась в развалинах Сан-Педро, собрали все, что удалось, в окрестных деревнях на побережье. Засим пять судов плюс захваченный гукор отвалили от берега курсом ост – домой, к Черепашьему острову.

После их отъезда Олоне обратился к оставшимся приверженцам. Он отказался от идеи похода вглубь континента.

– Обещаю вам: мы пойдем добывать Гранаду. Но вначале, я думаю, стоит вернуться на Тортугу. Нужно обязательно починить подводную часть корабля.

Он мог бы этого и не говорить. Долгое пребывание в теплых водах залива сделало свое дело. Корпус покрылся отвратительным слоем налипших водорослей и раковин, поэтому, когда Олоне поднял паруса, перегруженный корабль еле-еле тащился.

При выходе из залива им пришлось действительно столкнуться с сильным встречным ветром. Тощий запас провизии в трюмах не позволял идти более суток: двести пятьдесят человек на борту хотели есть и пить. Приходилось бросать якорь возле первой же деревни и обирать ее. Однако присутствие флибустьеров в заливе давно распугало всех прибрежных жителей. В их брошенных домах почти ничего не осталось. Корабль отчалил – до следующей остановки.

Олоне рыскал по курсу, но тяжелый корпус, обросший панцирем, плохо слушался руля. За день не успевали пройти и тридцати миль: приходилось вновь поворачивать к берегу в поисках пищи. Залив становился огромной тюрьмой. Долгие часы, а то и целые дни уходили у флибустьеров на то, чтобы раздобыть еду; они уходили далеко от берега и возвращались с пустыми руками, ибо за время хождений съедали то малое, что удавалось найти. Недели текли за неделями, и Тортуга, равно как и Гранада, превращалась в далекий, недостижимый мираж. Вольные добытчики питались теперь одними обезьянами.

Сколько прошло времени, прежде чем Олоне удалось выбраться из заклятого залива, никто не знает. Туман окутывает всю его последнюю драматическую авантюру. Протащившись с запада на восток вдоль песчаного побережья, он обогнул мыс Грасьяс-а-Дьос и начал спускаться южнее. Теперь он приближался к устью реки Сан-Хуан, ведущей в озеро Никарагуа. До реки остается каких-то сто миль. И тут слышится жуткий треск: Жан-Франсуа Но с размаху налетает на риф – третий по счету.

В