Что за сила вселенская, что за ярь исполинская разбросала русов, первонарод земной, по всему белу свету необъятному: от полюса до полюса, по Восточному полушарию Земли-Геи и по Западному?! Много можно писать об этом, искать ответа и не находить его. Так было. Вот ответ Времени. Так было. А того, что было, того, что уже случилось в Истории, не изменить — напишите хоть тысячи учебников, справочников, энциклопедий, растиражируйте их триллионами экземпляров — ложь умножится, возрастет, черным валом затмит умы непросвещенных подлинным Светом. Но Истины оттого меньше не станет. Правды не убудет. Вымирающий, вырождающийся мир живет во лжи. Чистым и праведным рождается на неправедный свет человек. Но с первых шагов его окунают в ложь — в большую, привычную, и оттого кажущуюся правдой ложь о самом себе, о роде людском, о племени своем, о путях человеческих в этом мире. Растет человек во лжи, живет в ней, как рыба в воде, и умирает с нею и в ней. Но не означает сие, что нет Правды. Она всегда рядом. Она только и есть в мире Яви. Но разум человека пребывает стараниями тех, кто ведет его к вырождению, в мире Нави. Разум человека не имеет зрения, не видит Истины. Да, так есть, так получилось… Зла и лжи все больше, с каждым столетием, с каждым годом, с каждым днем. Но шесть тысячелетий назад мир был еще светел и чист. Не все жили по Правде, не все творили ее, обходя ложь. Но все жили в мире Яви, с непомутненным вырождением разумом. В том и ответ, видно, искать следует. Не коснулась тогда человека прикосновением лютым болезнь неизлечимая, а ежели и коснулась, то не тех, кто творил историю, кто торил Ее пути, кто шел от полюса к полюсу. Шел, праведный, ярый, созидающий, творящий. Но и изливающий порой ярь свою неуемную, хлещущую через край не на врагов своих, но на таких же как и он — на творцов, созидателей, праведников неистовых и подвижников.

Когда пропал рыжебородый Талан, Яра расстроилась — не иначе дикие звери погубили брата или людишки лихие. И те и другие завсегда привязываются следом, бредут тайно за переселенцами, ждут отставших, отбившихся, слабых… Но княжич Талан не был слабым, напротив, руками сгибал в кольцо дротики бронзовые, ударом кулака валил с ног вола. Только ведь от стрелы в спину не убережешься, от рыси, кинувшейся сверху, с ветви на голову, тоже… Множество неожиданностей поджидает идущих по свету.

Обидно было, что эдакий путь прошли, столько переходов, что и не сосчитать. Даже начинало казаться, что так и родились в дороге, что всю жизнь и шли чрез горы, пустыни, леса, реки, моря… А беда поджидала совсем рядом с Олимпом, с домом родным — в двух переходах от гор Отрейских.

Сторукий Хис сказал княжне без обиняков:

— Думается, непростое тут дело, замышлял княжич чего-то.

Та не сразу поняла, о чем речь. А как поняла, набросилась на сотника, чуть не убила несчастного. Да как он посмел так говорить, так думать о ее брате. Стимир на пару с Углядом, советником Гуле-ва, еле утихомирили разбушевавшуюся Яру.

— Имечко-то у нее подстать нраву, — заметил в который раз Угляд.

А еще через неделю, как раз стояли на отдыхе второй день, отдышаться хоть малость перед последним броском — кому последним, а кому первым пред долгой дорогой на Семиречье — беда похлеще приключилась. Налетел отряд конный, сотни в полторы, думал врасплох взять. Не вышло. Вой Гулева половину отряда положили замертво. По этим убитым и определили — дружинники Кроновы. Стало быть, и сам с ратью где-то рядом. Но и не они расстроили Яру. Один из стражей бывших Талана, что больше полугода назад тащил его в каменоломни, сам подошел к княжне, сказал, тупя глаза, будто видал какого-то рыжеволосого впереди отряда, будто и похож на Талана и не похож, без бороды, а глаза зеленые, горящие как у рыси.

— Может, сам батюшка то был? — переспросила Яра.

— Нет, молодой, — стоял на своем страж. Стимир сразу все понял. Хис и до того догады-вался. Теперь и до Яры дошло. Измена! Переметнулся братец к тем, кто посильнее да числом поболе. Пришлось к старейшине идти. Гулев встретил Яру в походном шатре. Прервал рассказ.

— Все знаю, — сказал устало. — И так бывает, дочка. Не рассчитали мы малость, близко слишком к Кроновым владениям подошли…

Яра вскинула брови — четкие, темнорусые, будто нарисованные.

— Ты же говорил сам, нет у батюшки власти, отобрали братья мои — так донесли тебе догляд-ные… — Яра нахмурилась, присела на тугую меховую подушку рядом со старейшиной, — ошиблись, значит!

— Нет, княжна. Олимп братья твои и Жив держат, не подступишься. А Крон становище разбил на Отрейских горах, в старых вежах-крепостях, силы собирает. Потихоньку-полегоньку и к нему люд стекается. Чуешь, чем дело пахнет?

— Война будет, — ответила Яра без лишних витийств.

— Будет, — мрачно подтвердил Гулев. — Нам бы до той войны подальше от Кронова становища уйти, к Олимпу бы прибиться, иначе раздавят нас, не устоять нам супротив силы такой. Этот наскок только пробой был. Что скажешь, дочка? Ты избранница богов, любимица Рода. — Гулев потер рукой грудь, зажившая рана побаливала, ныла, не давала забыть той ночи, что определила их грядущее. — Как скажешь, так и поступим!

У Яры чуть с языка не сорвалось — туда! конечно туда! к Олимпу! к любимому, милому, родному! к Живу! Ведь и думала только о нем, и ночами только он снился, один — желанный, нежный, любящий! Куда ж еще идти, бежать, лететь, как ни к нему, как ни на Олимп! Все сердце изболелось, вся душа исстрадалась. На крыльях бы умчалась к счастью своему! Грудь сдавило, помутилось в голове. Ее слово решит сейчас все. И тоща они встретятся, сольются в единое целое, чтобы уже никогда не расстаться. Никогда! Так она говорила Живу! Так и будет!

— На Олимпе и без нас сил хватает, — тихо изрекла Яра, побледневшая и ставшая за этот миг намного старше, — незачем туда идти, не будет пользы. Затаиться надо. Место поменять. Долго ждали часа заветного, еще подождем!

Гулев вытаращил глаза на молодую княжну. Она заметно переменилась за то время, что он ее знал — из тринадцатилетней девочки превратилась в стройную, высокую красавицу-девушку с глубокими, синими глазищами, в которых сокрыто было больше, чем сам старейшина мог понять. Лицо ее вытянулось, потеряло детскую округлость и припухлость, губы утратили алую, земляничную сочность, но не стали от этого хуже, наоборот, обрели чарующую женскую прелесть. Хороша была четырнадцатилетняя Яра, хороша и не по годам умна. В последнем Гулев давно убедился — видно, боги не обделяют разумом своих избранников. Но почему она приняла такое странное решение?! Им, усталым, измученным дорогой долгой, Олимп казался желанным пристанищем, светлым вырием, они рвались туда в жажде отдыха, хотя бы и краткого… и вот! Гулев почти не сомневался, что княжна тут же на его вопрос ответит — на Олимп! только на Олимп!

— Да, я так решила! — твердо сказала Яра. И подумала про себя: «А ты, милый, прости меня! Прости за отсрочку сладкой минутки встречи. Ведь может случиться, что поспешность наша…» Она заставила себя не думать о том, что может случиться. Нет! Ничего не случится! Судьба и Пресвятая Матерь Лада связали их навеки, навсегда… что значит отсрочка в дни, месяцы… пред самой вечностью.