Юрий Гагарин отправился в сурдокамеру 26 июля 1960 года. С собой он взял инструменты, чтобы мастерить. На каждый день было составлено расписание: с утра физзарядка, велоэргометр, ходьба и бег на месте, проведение анализов, а также наблюдения и отчеты о температуре, давлении в сурдокамере, ведение рабочего дневника и многое другое. При этом, согласно рабочему графику, Гагарин должен был спать шесть часов в дневное время, а ночью бодрствовать. Дежурные на связь не выходили. Чтобы не скучать, Гагарин загрузил себя дополнительной работой с астронавигационными приборами. Меню Гагарина состояло из содержимого туб с супами, копченой колбасы, плавленого сыра, хлеба.

Медики сразу отметили выдающуюся способность Юрия Алексеевича к естественному быстрому переключению от активной работы к полному расслаблению. В вынужденном одиночестве он читал стихи Пушкина, Маяковского, пользовался библиотекой, подаренной будущим космонавтам издательством «Молодая гвардия». Увлеченно мастерил, напевая: «Я люблю тебя, жизнь…»

По итогам десятидневной изоляции был составлен отчет, который позднее лег в основу секретной докладной записки «Сведения, выводы и заключения об исследованиях, проведенных в 1959–1961 гг. с целью подготовки Ю. А. Гагарина к первому космическому полету» (датирована 13 сентября 1961 года). В тексте, в частности, сообщалось:

«Реакция на „новизну“ ‹…› – адекватная: отмечалась значительная выдержка, быстрая ориентировка в окружающем, умение владеть собой (мимика, речь и т. д.). Как индивидуальная особенность отмечалась склонность к юмору. ‹…›

При исследовании в условиях длительной изоляции была обнаружена высокоразвитая способность расслабляться даже в короткие паузы, отведенные для отдыха. Отмечалось быстрое засыпание, способность к быстрому самостоятельному пробуждению в заданный срок, отсутствие четких суточных колебаний по результатам выполненных заданий, а также по зарегистрированным состояниям физиологических функций. Выявилась склонность к легкому возникновению дремотного состояния (сонливости) в условиях бездеятельности, во время пауз, не требовавших активного напряжения внимания (например, в ожидании записи физиологических функций). Наряду с этим отмечалась способность к быстрому и четкому включению в активное состояние как в отношении регламентированных во времени раздражителей, так и в отношении внезапных случайных предъявлений раздражителя. ‹…›

Все указанные данные свидетельствовали не только о полноте нервно-психического здоровья космонавта Ю. А. Гагарина, но и о высоком уровне функциональных возможностей его нервно-психической сферы. Взятые в отдельности показатели состояния нервно-психической сферы не всегда были наилучшими по отношению к показателям других кандидатов в космонавты. По комплексной оценке результатов космонавт Ю. А. Гагарин был оценен как один из наиболее подготовленных кандидатов. Для предстоящего космического полета психологический прогноз был определен как благоприятный. Нервно-психическая надежность оценена как высокая. ‹…›

Эмоциональная устойчивость, чувство юмора, склонность к добродушной шутливости и доброжелательное отношение к людям позволяли предполагать, что напряженная подготовка в предстартовый период будет значительно облегчена. Эти же соображения обосновывали предположение о высокой адекватности поведения и в послеполетный период».

В этом сравнительно небольшом фрагменте четко сказано, чем именно отличался Гагарин от остальных членов отряда и почему именно он при довольно средних показателях (в сравнении с остальными слушателями-космонавтами, конечно) был выбран на первый полет. Потому что для участия в полете требовалась не какая-то уникальная способность, а высокая «комплексная оценка», учитывающая множество способностей. И, как мы видим, важную роль при выборе сыграли эмпатия Гагарина, его открытость, добродушие и даже юмор.

Серьезным испытанием стала для слушателей и тепловая камера (термокамера) Центрального научно-исследовательского авиационного госпиталя в Сокольниках. Они отправлялись туда тоже по очереди и находились внутри от получаса до двух часов в одежде при температуре воздуха +70 °C и влажности до 10 %. Процедура выполнялась девять раз, чтобы оценить рост переносимости высоких температур. Лучшие результаты здесь показали Титов, Попович, Николаев, Комаров и Горбатко. А вот Гагарин, как выясняется, хуже переносил высокие температуры, хотя и в достаточной степени, чтобы не быть отбракованным.

Пришлось вновь пройти четырехкратное испытание в барокамере на «высотах» 5000–6000 м без дополнительного питания кислородом и «высотах» 14 000-15 000 м при дыхании кислородом под избыточным давлением. Согласно отчету, слушатели показали хорошую переносимость гипоксии.

Особое значение придавалось тренировкам, направленным на укрепление вестибулярного аппарата. Тут для каждого слушателя составлялись индивидуальные программы. При тренировках использовали батут, качели Хилова, кресло Барани, рейнское колесо, а также специальные стенды, позволяющие балансировать на неустойчивой опоре, комбинировать вращение и балансирование, создавать так называемые «оптокинетические раздражения» в виде мелькания объектов в поле зрения. Космонавты тренировались и в домашних условиях, выполняя гимнастические упражнения: вращательные движения головой, повороты туловища и прочее в том же духе.

Летом 1960 года отряд понес первую «потерю». 24 июля Валентин Варламов купался с друзьями на Медвежьих озерах (поблизости от Чкаловского), неудачно нырнул с берега и, задев дно головой, почувствовал резкую боль. В Звёздном городке его осмотрели и диагностировали смещение шейного позвонка. В тот же день Варламова положили на «вытяжку». После лечения он начал было тренироваться, но вскоре медицинская комиссия наложила запрет. Покинув отряд, Валентин не уехал из Звёздного городка, а стал работать заместителем начальника Командного пункта управления космическими полетами ЦПК ВВС, затем старшим инструктором космических тренировок, специализировался на астронавигации.

Остальные продолжали интенсивно готовиться к космическим полетам. До запланированных стартов времени оставалось совсем немного. И тут технология внесла свои коррективы в продуманную программу.

1960 год оказался одним из самых трудных в истории советской ракетно-космической отрасли. Стремясь в очередной раз опередить американцев, инженеры-конструкторы из бюро Сергея Королёва часто нарушали регламент, сокращали предписанные процедуры, поторапливали смежников. Константин Петрович Феоктистов утверждал, что если бы он и его коллеги соблюдали все «правила», то первый пилотируемый корабль стартовал бы в лучшем случае в 1965 году. То есть гонка в мобилизационном режиме была, конечно, оправданна, только такой подход к сложной технике, которая не имела аналогов, неизбежно оборачивался проблемами при ее испытаниях и эксплуатации.

План освоения космического пространства на 1960 год был вкратце изложен в совершенно секретном документе, который мы сегодня имеем возможность прочитать (датирован 6 мая 1960 года):

«Считаем целесообразным наряду с утвержденными планами по боевым объектам установить строгий порядок в очередности выполнения работ по космической тематике.