Хог — не Блейз. Но его аура с её чем-то схожа.

Такая же тёплая и согревающая, как Солнце.

— Воу! Орф, ты чего? — опешил Хог, когда Орфей покачнулся, а потом полетел затылком вниз. Волонтёр успел поймать блондина и уложить его аккуратно, поняв, что тот просто отключился. — Мда уж. Грёбаная Дрёма над ним явно сильно поизмывалась до моего прихода. Леща ей в следующий раз дам.

***

Я всех ненавижу. Мне никто в этом мире не нужен.

Никто — кроме них.

Их больше нет. Две чёртовы нации угробили то, что было дорого мне. Я угроблю их в ответ. Ждать осталось недолго. Скоро наступит тот час, когда они кровью умоются, хоронить детей своих станут, родителей и близких. Я никого не пощажу. Каждого покрошу на фарш. Моё сердце для этого Мироздания закрыто навеки.

Но пока план приводится в исполнение, а нанятые мною наёмники, как продажные шкуры, за бабки идут под пули, я могу насладиться хрустом снега под своими ногами. Холод ветра не пронизывает. Я к нему успел привыкнуть за долгие годы одиночества. В этой стране никогда не бывает тепло. Люди живут в этой мерзлоте, коей вечной пора зваться. Возможно, так боги наказывают тех, кто тянется к знаниям, к науке, пуская под нож территории Матушки Сыры-Земли. Я этому не удивлён. Человеческая жадность и алчность в своей градации превзошли всё, что только может существовать.

Рано или поздно каждый расплатится за то, что совершил. Даже я. Но мне плевать. Месть — то, ради чего я живу. Хотя нет, не так. Верным будет: «То, чем я живу». Да. Пожалуй, это меня характеризует лучше.

— Та тихо ты, не рыпайся! Мы чисто сунем — и дальше почапаем.

— Пожалуйста, кто-нибудь, помогите!

А ещё люди — невероятные твари. Их лицемерие и двуликость даже хуже Чернобога, действия которого хотя бы имели смысл. Чёрный Бог был вторым после Рода, кто неоспоримый закон, подкреплённый объективностью и правдой, выгравировал на руинах покорёженного «Изначальной Войной» мира. А что люди? Ничего. Одни богам каблуки вылизывают, другие демонам на поклон идут. И так из раза в раз, свою ничтожность маскируя чужой силой, они мнят себя счастливчиками, по завету Творца оказавшихся на вершине пищевой цепи. Что же в сухом остатке? Опять ничего. Человек ничем от зверя не отличается. Так же, как и тот, он хочет жрать, спать, плодиться, крови. Человек — не объективен. Просто кукла безвольная, бездумная, безликая. Он не пытается сделать мир лучше. Он старается его себе подчинить, подавить введённые Родом правила, самому на трон Творца воссесть.

Вот и сейчас происходит ровно то же самое: три выродка затащили в подворотню хрупкую с виду девушку. Они будут её насиловать. Ей никто не поможет: проходящих мимо людей мало, и все они, шею в плечи втянув, стремятся как можно быстрее уйти. Им на бедняжку не плевать. Просто страшно. В лучшем случае придут они домой, где сделают вид, будто ничего не видели (хотя совесть будет их пожирать). В худшем — начнут показательное хвастовство, якобы шли домой, тут раз — девушка в беде. Пошли, помогли, награду получили — и пошли по свои дела, герои эдакие.

Зачем, спрашивается, вмешиваться мне? Я равнодушен к происходящему. Без разницы, убьют девушку после изнасилования или домой отпустят, где она в панике противозачаточные глотать начнёт, ибо секс произойдёт без резы Безбрачия — однажды все четверо сгинут и впоследствии не важно будет, кто пострадавшим был, кто нападавшим.

— Хог… Сыночек…

Я остановился. На сердце стало не то, чтобы тяжело, но неприятно точно. Почему-то мама вдруг вспомнилась, из чьих уст давным-давно пролились прекрасные сказки о некоем принце да прекрасной принцессе. Я уже не помню суть и кульминацию их, но посыл приблизительно был таков: он спасает её. Зачем? Не знаю. Просто делает то, что в него либо природой заложено, либо моралью.

Моя мама слишком добрая и милосердная. Никогда не понимал и, наверное, вряд ли пойму, что такого в ней смог найти мой отец? Он-то как раз-таки её противоположность если не абсолютно, то процентов шестьдесят-семьдесят точно. Я в него характером пошёл. Мне так же, как и ему, неведомо распыление времени на всякие дурости. Я не забиваю себе голову тем, что меня откровенно не касается. Как и отец, живу умом, не сердцем. Помню, в детстве далёком постоянно, когда у него появлялось свободное время, мы садились и играли в шахматы. Я ни разу не смог его выиграть. Постоянно злился, нервничал, брал реванш — и всё равно проигрывал.

Отец смеялся. Он говорил:

— Всему своё время, Хог. Прежде чем стать мастером в чём-то, это что-то ты должен проесть капитально. Набить шишек, не на одни грабли наступить и совершить кучу ошибок — но даже в этом случае нет гарантии, что ты станешь абсолютным в том, в чём хочешь стать. Абсолютного нет. Только достигнутое. И оно динамично, как погода. Его слова я понял только тогда, когда оказался выкинутым по велению Макоши в объятия этого грёбаного мира. В тот самый момент и пришло понимание истовости завета отца, тоска по материнской любви, от которой я в детстве, будучи ворчуном, отнекивался. Слишком быстро взрослеть пришлось. Пролить первую кровь в одиннадцать, в двенадцать свежевать врага, а в тринадцать учиться выживать против нескольких противников, намеревающихся тебя на ножи посадить во имя ампутации частей твоего тела.

Почему я вспомнил об этом сейчас? Да лихо сие разберёт. Девушку вот-вот оплодотворят насильно и уберутся восвояси, оставляя её один-на-один с будущей беременностью. Оной, возможно, и не будет, ибо попадание мужской спермы в женское чрево не является стопроцентным залогом скорого материнства, однако зачастую этим и заканчивается.

Я вздохнул. Развернулся и неспешным шагом направился к сцене, где уроды отыгрывали мерзейший спектакль вкупе с дешёвой актёрской игрой. Просто оторву им головы. Настроение и так пасмурное, но хотя бы немного разбавлю эту серость цветом волос чистокровного эрийца.

Что ж…

Пусть вас пожрёт Тьма!

***

Хог остановился. Всё это время он шёл по храму Семаргла, неся на своей спине бессознательного Орфея, как вдруг словил странное видение. Оно было мимолётным и одновременно подробным настолько, что Лимит сумел запомнить всё. Как мысли — так и чувства. Ничто из перечисленного не пестрило добротой. Наоборот — было чёрным, мрачным и жестоким. Тот, от чьего лица данные рассуждения исходили, не был миролюбивым.

Это были его мысли. Его воззрение.

Хог использовал на всякий случай Коловрат, но ничего