В противоположность этому, зететизм напомнил бы нам, что многие прочные философские позиции и эмпирически успешные теории оказались ложными благодаря более поздним теориям, что свидетельствует о необоснованности чрезмерной уверенности в статусе текущего знания. Нам нужна правильная смесь самоуверенности и сомнения.

Метамодернистский зететизм позволяет нам перешагнуть через циничный разум. В этой главе я попытался наглядно продемонстрировать, каким образом понимание нашей научной деятельности в терминах абдукции или умозаключения к наилучшему объяснению может обострить нашу мысль и сделать нас лучшими теоретиками. Зететизм в сочетании с абдукцией может помочь нам определить, где лучше применять скептицизм и как лучше формулировать обобщения. Кроме того, в отличие от других форм рассуждений, абдуктивные выводы демонстрируют возникающую определенность, поскольку накопление доказательств и исключение альтернативных гипотез делают абдуктивные обобщения более надежными. Хотя мы никогда не достигнем полной уверенности, цетическая абдукция демонстрирует возможность интеллектуального прогресса и показывает нам, как мы можем работать над достижением скромного знания.

Эта глава не является самостоятельной, поскольку для того, чтобы теории в гуманитарных науках могли выйти за рамки слабых индуктивных умозаключений и перейти к более надежному абдуктивному объяснению, мы должны быть в состоянии определить общие свойства объекта, о котором мы говорим, и причинные, закрепляющие процессы, которые привели к появлению этих свойств. Нам нужно не просто выявлять закономерности, но и объяснять, почему они существуют. Однако исторически сложилось так, что нам не хватает правильного представления о базовых структурирующих сущностях, рассматриваемых нашей наукой. Эту проблему призвана решить моя теория социальных видов.

Наконец, условно (и, возможно, лишь частично) отделив эпистемологию от этики, в главе 7 я вновь рассмотрю различные легитимные способы перехода от фактов к ценностям и обратно. Нам необходима повторная оценка ценностей, в том числе и тех, которые касаются самого знания.

7: Переоценка ценностей

 

Постморалистское общество характеризует эпоху, в которой долг смягчен и ослаблен, идея самопожертвования социально делегитимизирована, мораль не требует преданности целям выше себя, субъективные права преобладают над императивными приказами, а [то, что выдается за] уроки морали, передается [телевизионной] рекламой о лучшей жизни, солнечных каникулах и предстоящих развлечениях.

Гилле с Липовец К., "Крестовый поход в девичестве".

 

Из давления изобилия ... [происходит] переоценка ценностей, посредством которой накопленным силам указывается путь, направление, чтобы они вылились в молнии и поступки.

Ницше. Записи из поздних тетрадей

 

Раньше постмодернизм регулярно обвиняли в том, что он спровоцировал гибель коллективных ценностей и тем самым привел к моральному релятивизму или этическому нигилизму. В работах влиятельных теоретиков, таких как Липовет-Скай, процитированный выше, постмодернизм совпал с эгоцентризмом и постморальным веком. Согласно этой избитой линии критики, широко распространенный моральный релятивизм заставил людей "дрейфовать по неизведанному морю, оставив их искать [свои] моральные ориентиры без компаса и без Полярной звезды". По мнению других философов, "постмодернистский эмотивизм" победил, и этика была сведена к личным предпочтениям, возможно, выбранным так же, как мы выбираем обувь, в качестве вопроса моды и удобства. Действительно, раньше часто можно было услышать замечания о том, что "декларация Ницше "Ничто не истинно, все дозволено" - [это] боевой клич постмодернизма в шести словах". Эти обвинения были ложными.

Часто говорили, что постмодернизм - это неудавшаяся политика или дебилизирующая форма цинизма и политического разочарования. Не имея возможности обосновать этические или политические обязательства, постмодернизм, как предполагалось, открыл дверь глобальному капитализму. Ценности были кооптированы финансовыми рынками, а доллар и фондовый дериватив свалили крест и разрушили линии пикетов. Возможно, с приходом постсовременности, мы оказались задыхающимися в углубляющемся моральном вакууме.

Но если не так давно многие мыслители утверждали, что постмодернизм разрушит этику, то теперь эта же сцена породила то, что ее враги, часто те же самые люди, осуждают за чрезмерную этическую приверженность. Сегодня постмодернизм критикуют как за циничное отречение от идеалов, так и за то, что он является очагом активизма. Постмодернизм часто воспринимается как деполитизирующий и политически корректный. Антипостмодернисты, отмечающие кажущуюся несостоятельность этих обвинений, часто предполагают, что именно постмодернизм претерпел изменения эпического масштаба. Например, по мнению одного ученого, "в тот момент, когда постмодернистская теория умирала в академии, она родила ребенка, а именно "социальную справедливость"". Другие теоретики аналогичным образом утверждают, что "постмодернизм, в зависимости от вашей точки зрения, либо стал, либо породил одну из наименее толерантных и наиболее авторитарных идеологий, с которыми миру пришлось иметь дело со времен повсеместного упадка коммунизма. [Она] называет [эту] идеологию просто "Социальная справедливость"". Подобные рассказы призваны объяснить, как в середине 2010-х годов постмодернизм, предположительно, сменил моральный релятивизм на жесткий морализм.

Вот в чем проблема: постмодернизм как академическая модель почти всегда морализировал, но часто одновременно был либо этически релятивистским, либо активно ценностно нейтральным. Это противоречие я пытаюсь объяснить в самом начале этой главы. Я показываю, как ученые под знаком негатива продвигали ценности, но, как правило, ценности, которые они сами не признавали таковыми. Перефразируя, я объясняю, как ценностный нейтралитет и моральный релятивизм распространялись наряду с негативными этическими абсолютами. Затем я выворачиваю это кажущееся противоречие наизнанку, чтобы переоценить роль эпистемических ценностей в школьном исследовании и предложить видение плюралистической, позитивной этической цели для гуманитарных наук.

Существует долгая история описания различных эпох в терминах радикальной атомизации этических норм. Но разные теоретики по-разному возлагают на них вину. В некоторых отраслях до сих пор считается, что исчезновение ценностей было усугублено развитием науки. Перефразируя Льва Толстого, Макс Вебер сказал: "Наука бессмысленна, потому что она не дает ответа на наш вопрос, единственный важный для нас вопрос: "Что нам делать и как нам жить?" Широко распространено мнение, что экстраполяция от "есть" к "должно" или от "факта" к "ценности" - это "натуралистическое заблуждение". Поскольку факты считаются единственным законным предметом науки, часто утверждается, что наука не может законно предоставлять ценности, и, следовательно, научный прогресс должен привести к тому, что ценности будут все больше изгоняться из мира.

Критика активистской или этически мотивированной науки не нова. В этом ключе, опять же ссылаясь на Вебера, ученые регулярно выдвигают в качестве идеалов ценностную нейтральность или науку, свободную от ценностей. Предполагается, что научная и научная объективность несовместима с этическими или политическими обязательствами. В частности, в религиоведении такие теоретики, как Дональд Вибе, потратили десятилетия на выискивание "криптотеологии" и порицание других ученых за привнесение ценностей в их научную деятельность и преподавание. Этические идеалы регулярно изображаются как препятствия для объективности и обвиняются в том, что религиоведение не смогло должным образом сформироваться как светская "научная дисциплина". Ценностно-ориентированные подходы часто представляются как антитетические для серьезных исследований в данной области.

Религиоведение не одиноко