Константин Новиков

Фото предоставил Георгий Новиков

Иван Паньков и Иван Ободзинский

Фото предоставил Павел Паньков

Нет необходимости пересказывать заключительный акт комиссии Кирсанова, составленный 16 февраля уже в Москве, – документ в полном объёме приводится в приложении, и читателю предлагается ознакомиться с ним.

Слабая штурманская подготовка, потеря ориентировки, недопустимо малая высота полёта, отсутствие видимости – основные выводы комиссии не вызывают сомнений. Но сегодня мы можем взглянуть на картину более широко, внести дополнения и поправки, а также рассмотреть другие версии.

В рассказах потомков дирижаблистов слышатся если не прямые указания, то смутные намёки на диверсию. В их детстве о чём-то таком говорили взрослые – вполголоса, на кухнях. Что, если дирижабль и в самом деле уничтожили некие злоумышленники, или это просто отзвук того духа охоты на вредителей, которым была пропитана сама жизнь в конце 1930-х годов?

Естественно, чекисты подозревали и членов экипажа, и работников наземных служб.

Неблагонадёжным считался не только штурман Мячков. Его коллега Ритсланд и сам командир корабля были хоть и орденоносцами, но в прошлом не без грехов. В биографии каждого дирижаблиста при желании можно было отыскать достаточно пятнышек. Не завёл ли кто-то из них дирижабль в гористую местность, чтобы навредить советской власти? Не испортил ли компас, рулевое управление? Но никаких явных свидетельств в пользу данной версии не просматривалось, да и здравый смысл подсказывал, что копать дальше в этом направлении едва ли стоит: преступник, находись он среди членов экипажа, должен был понимать, что погибнет вместе с дирижаблем. Вредитель-самоубийца? Маловероятно.

Должны были искать в Эскадре и на заводе № 207, где корабль готовили к полёту. Быть может, ещё на земле на борт подложили бомбу с часовым механизмом, подпилили рычаги, испортили газовые клапаны? Но и здесь никаких зацепок не было.

Очевидно, по горячим следам признаков диверсии обнаружить не удалось: дело выглядело как обычная катастрофа, причины которой со всей отчётливостью обрисовала комиссия Кирсанова.

Сам предмет гипотетического преступления – дирижабль – был разрушен, его обломки лежали под снегом в труднодоступном месте, вдали от жилья и дорог. Быть может, кто-то в органах и рассматривал возможность собрать их и вывезти в Москву, чтобы изучать под микроскопом в поисках следов чуждого воздействия, но это был путь в никуда. У чекистов хватало других забот и возможностей отличиться: не требовалось даже выходить из кабинета, чтобы в любом городе, посёлке, селе, на полярной зимовке выявить «антисоветскую вредительскую группу», разоблачить её преступные замыслы.

Не исключено, что в основу легенды о диверсантах легли слухи о содержании допросов арестованных Хорькова, Куца и Широкого, которым сотрудники НКВД приписали попытку «сорвать правительственное задание по вылету дирижабля»:

Ничего более серьёзного предъявить подозреваемым не смогли. Да и это было, скорее, проявлением излишнего служебного рвения исполнителей. Следствие не нуждалось в том, чтобы удлинять список «преступлений» Хорькова, Широкого и Куца, их и так придумали предостаточно. Всех троих арестовали вне связи с гибелью «СССР-В6»: Куца – ещё 5 февраля, в день вылета дирижабля, Хорькова – на следующий день, когда о катастрофе ещё не было известно, Широкого – 9 февраля, когда чекистам уже стало ясно, что речь о злом умысле не идёт.

По сведениям архива ФСБ России, «уголовные дела в отношении Хорькова Сергея Гавриловича и Куца Виктора Фёдоровича не содержат сведений о расследовании катастрофы дирижабля «СССР В-6»[243]. Надо думать, в деле Широкого таких данных тоже нет. Всем троим вполне хватило основного обвинения: вредительство в составе антисоветской контрреволюционной организации.

Воздухоплавателей, дирижаблестроителей, авиаторов, арестованных как будто «по следам» заполярной трагедии, объединяла не причастность к подготовке и выполнению полёта «СССР-В6»: они стали жертвами известного «дела Ткачёва», по которому в 1937–1938 годах вместе с начальником Аэрофлота арестовали и осудили не меньше двух десятков руководящих работников гражданской авиации [73, с. 45–56; 37, с. 412–415]. Участь этих людей, якобы участвовавших в разветвлённом военно-фашистском заговоре, была предрешена независимо от того, что произошло с дирижаблем.