Шагнув вперед, Гурьян наклонился над хозяйкой.

— Дрожит, — довольно сказал он, ухмыляясь.

— Это она от нетерпения, — захихикал Фрол. — Ты бы, Гурьян, не терялся. Бабы-то не любят особенно робких. В таких делах натиск важен.

— Да мне не впервой!

Погладив тяжело поднимавшуюся грудь женщины, он вдруг рванул ее платье. Пестрый ситец жалостливо затрещал, обнажив белую кожу.

— Что же вы делаете, бесстыжие!

— Отойдите от нее! — в отчаянии закричал хозяин, пытаясь подняться.

Фрол ударом ноги в лицо опрокинул его на пол.

— Отдохни, хозяин. Сейчас не до тебя.

— Ироды!

— А хороша! — протянул Гурьян. — Братцы, я прямо слюной истекаю.

— А сальцо-то у нашего хозяина ничего. С мясом нарезал.

Толстыми короткими пальцами Кашин ухватил с тарелки самый лакомый кусок.

— Ого, вкуснятина! Сам солил?

— Забирайте все, только уходите! — выкрикнул хозяин.

Прожевав кусок, Иван Емельянович сказал:

— Гурьян, отойди от бабы, потом побалуешься, дай с мужиком поговорить.

— Смотри не подавись, — сквозь зубы процедила хозяйка.

Посмотрев на хозяина, лежавшего на полу с разбитым лицом, Кашин заметил:

— А она у тебя с гонором. Как же ты с такой бабенкой сумел столько детей настрогать? — Положив очередной кусок сала на ломоть хлеба, спросил: — Так где деньги, хозяин?

— Нет у меня ничего!

Пожевав, Иван Емельянович продолжил все тем же проникновенным голосом:

— Вот не хотят понимать люди, когда с ними по-хорошему! Я ведь к нему со всей душой, сочувствие выражаю, а он нос воротит. Потом ведь просить будет, руки целовать мне станет, чтобы дурного ничего не делал, — в голосе Ивана Емельяновича послышались угрожающие интонации, — а уже ничего не исправишь. Так где у тебя золото, хозяин?

— Нет у меня золота! В погребе овощи есть. Мяса припас, вот и все мое богатство. Забирайте что хотите!

Бросив недокуренную папиросу в тарелку, Иван Емельянович поднялся, косолапо протопал к хозяину и с минуту глядел на него, наслаждаясь собственной властью. Вот он, человечишко, будто клоп на ладони. Взял, да и прихлопнул его!

Насладившись собственным величием, он с размаху стукнул хозяина в лицо. Опрокинувшись, Еникеев ударился затылком об пол. Изба наполнилась криком: вопили дети, причитала хозяйка:

— Убивают! Будьте вы прокляты, ироды! За что же вы его?! Он же мухи никогда не обидит!

Неловко переваливаясь на полу, Еникеев не мог подняться. Из разбитой губы сочилась кровь.

Наклонившись над поверженным хозяином, Иван Емельянович, не скрывая ярости, сказал:

— Может, ты мне опять овощей предложишь? Деньги где, спрашиваю?!

— Добивать их надо, — высказался Гурьян, почесав пятерней подбородок. — Ошиблись мы малость, нет у них добра.

— Хата снаружи добрая.

— Видимость одна. Вяжем узлы и уходим!

Говорили они буднично, без всякого нажима. Как-то обыкновенно говорили, как о чем-то разумеющемся. Верилось, что страшные слова они произносили в своей жизни не однажды. Вот оттого и слетают они с языка, будто семечки.

За окошком вдруг послышались громкие голоса, а потом кто-то забарабанил в ворота:

— Федот, открывай!

— Кто там пришел? — метнул Иван Емельянович испуганный взгляд на хозяина.

— А я почем знаю?

— Свояк наш, — подала голос хозяйка, — он в милиции работает. Уходите подобру-поздорову!

— Глянь, кто там? — приказал Кашин Гурьяну, стоявшему у окна.

Отодвинув слегка занавеску, тот осторожно выглянул и тихо сказал:

— Трое их там. Все с ружьями.

— Что за напасть такая!

— Может, отсидимся?

— Не получится.

В ворота забарабанили громче.

— Хозяин, ты спишь, что ли?! Гостей встречай!

— Ладно, я их сам встречу… — вместо хозяина направился Иван Емельянович к двери. — А ты револьвер достань, а то ходишь тут с распахнутой ширинкой. Не на гулянье ведь! Если поднимут крик, стреляй! Сначала в хозяина, а уже потом в остальных.

Открыв дверь, Кашин бодро спустился по ступенькам.

Через низкий плетень он увидел трех мужчин с ружьями за плечами.

— Чего колотите? — сурово набросился он на них.

Мужчины недоуменно переглянулись.

— А Федот где? — спросил долговязый мужчина, старший среди этих троих. — Мы тут с охоты идем, решили к нему завернуть.

— Где же ему еще быть? В избе! — уверенно ответил Иван Емельянович.

— А ты кто такой?

— Я из Чека, — слегка повысил голос Кашин.

— Вот тебе раз, — удивился долговязый. — Это в чем же Федот провинился?

Открыв калитку, Кашин пригласил вошедших:

— Прошу вас, товарищи, заходите. Чего же мы через порог толковать будем?

Явно тушуясь, все трое вошли во двор. После чего Иван Емельянович продолжил все тем же уверенным голосом:

— К нам поступила информация, что Федот Еникеев замешан в контрреволюционном заговоре.

— Да ну?! — ахнул от удивления худой мужчина с окладистой пегой бородкой. — Неужели правда?

— Я же сказал вам, что мы из Чека, нам не до шуток, товарищи.

— Кто бы мог подумать! Как же это? Ведь свой мужик, Федот-то…

— Враг может принять любое обличье. Пока мы били контрреволюционную нечисть на фронтах, она расплодилась у нас под самым боком.

— А чем вы докажете, что из Чека и имеете право?

— Вот это ордер на обыск в доме гражданина Еникеева.

Взяв в руки бумагу, бородач всмотрелся в нее:

— Кхм, действительно ордер, а чего ищете-то?

— Оружие ищем, — сурово объявил Иван Емельянович, окинув взглядом обступивших его мужчин.

— Вот оно как!

— Да у него же ничего нет, окромя берданки, — удивился долговязый, подозрительно посмотрев на Ивана Емельяновича.

— Так вы сомневаетесь, товарищ? — смерил Емельяныч суровым взглядом говорившего.

— Вроде того, — выдавил тот после некоторого раздумья. — Я же его тысячу лет знаю. Жена его мне свояченица, а потом, я и сам в милиции работаю.

— Тогда тем более должны понимать, что к чему. Предлагаю вам проявить революционную сознательность, товарищи, и быть у нас понятыми. Прошу вас… А заодно и сами убедитесь, что он — контра!