призналась она, — ты редкость, ты вызываешь во мне материнское чувство. Поэтому дам тебе совет, хотя и знаю, что ты его не примешь, как это и бывает с материнскими советами…

Я опять приготовилась к принятию того же самого и как всегда неимоверно ценного совета, — бежать из мира зрелищного искусства куда подальше. Но она завела совсем уж неожиданные речи.

— Есть один тут зверь не зверь, но и на человека мало похож. Но душа его запутанная глубока и несчастна. Любит тебя. И смог бы стать другим, хочет того даже. Но только рядом с тобой. К лицу привыкают любому. Да он и не плох в мужском-то смысле. Силён и страстен. Брутальный, короче, мужчина, хотя и излишне всё же. Но ты могла бы стать его зодчим в буквальном смысле. Он как глыба неотёсанная и, если потрудиться искусным резцом, можно создать и приглядный, эксклюзивный, не побоюсь этого определения, образец мужа. Будь я моложе, то взяла бы его на обработку в свою внутреннюю душевную мастерскую. Сейчас желания на это нет. Насколько мне известно, наши аристократки на него не нарадуются. Вот уж кого ты точно заставила бы себе поклоняться как божеству и исполнять любые свои прихоти. А то, что он некрасив, так тебе дети от него к чему? Выберешь себе самых пригожих детишек из тех, кого и предлагают состоятельным семьям, и живи себе, что ни день, то праздник… Он сам признавался, что готов довольствоваться и одной ночью любви в год, лишь бы ты обитала с ним рядом, украшая его жизнь и услаждая лишь его глаза и душу. А тело-то всегда есть кому усладить…

Её откровения вызвали сильное и неприятное удивление. Я сразу же догадалась, о ком она, — Так ты его знаешь? Чапоса?

— Догадалась?

— А мои собственные желания как бы и не в счёт?

— Какие ещё желания? Они быстро проходят, даже если вначале есть любовное изнеможение, а с учётом того, что у большинства и этого нет…

— Неужели, я не достойна лучшего избранника? — возмутилась я.

— Достойна, достойна, — согласилась Ифиса. — Вот тот же Реги-Мон, он же тебе нравится? Он ходит вокруг тебя, правда, какими-то замысловатыми кругами, будто чего боится…

— Но он легкомысленный. Не думаю, что даст хоть кому вечную любовь.

— Вечную? Ну, знаешь, с такими мечтами ты уж точно не обретёшь счастья…

Что нашло сегодня на Ифису, понять было невозможно. Обычно она меня и не воспринимала настолько уж серьёзно. Мало ли крутилось вокруг Гелии всяких людей, и обслуги в том числе. Я и была в её глазах кем-то, кто ближе к обслуге. Шила, примеряла, что и оправдывало мои появления у Гелии. А так-то, ревнивая, она претендовала на полный захват Гелии для себя.

— Мы пойдём с тобой в «Дом для сладкоежек». Гелия дала мне задание тебя покормить и порадовать. Как раз перед занятиями успеем.

В другое время я обрадовалась бы, как ребёнок, но не сейчас. Мне хотелось уйти домой, остаться наедине со своими впечатлениями, чтобы справиться с той томительной трансформацией, что происходила с моей душой. И всё же я стала послушно одеваться.

— Ночевать тебе придётся опять здесь. Гелия просила присмотреть за квартирой. Я пока не могу быть тут сторожем при её сокровищах, а сама она некоторое время будет отсутствовать. Никого не впускать! Ключей нет ни у кого, кроме меня, тебя и самой Гелии. Уяснила? Я наконец-то навела порядок и всех отсюда отвадила. Ты это заметила? Но ведь всякое может быть, вдруг какая задрыга и сумела изготовить себе дубликат ключей и утаить его?

— Всё же неправильно и неудобно жить, как живёт Гелия, — заметила я. — Как будто в общественном месте, вечно кто-то приходит, уходит. Спишь себе и не знаешь, кто может утром оказаться в столовой, как придёшь туда позавтракать…

— Не только в столовой, — подхватила Ифиса, — храпят себе по комнатам, как в гостинице. Но я положила предел наглостям её друзей, а ей запретила впускать к себе с ночёвкой всяких там одарённых, но бедных скиталиц. Посоветовалась тут с Рудом, не найти ли для Гелии более скромное помещение? Он лишь отмахнулся, да пусть хоть целый дом себе арендует. Ему, видишь ли, без разницы, лишь бы она не скучала и не капризничала. Не могу понять, почему человек, который где-то там работает, а вовсе не принадлежит к высшему сословию, имеет такое безразличие к деньгам?

— Где же Гелия будет? — полюбопытствовала я, не давая ей ответа на поставленный вопрос. Да она и не ждала моих ответов.

— Где-то, где её уж точно не отыщет тот, от кого она и спряталась, — Ифиса с любопытством изучила мое починенное платье, даже не узнав в нём того, которым восхищалась недавно. — Что-то новенькое придумала? Хотя и есть элементы повтора, но славненько вышло, — похвалила она.

Прогулка с Ифисой

Идя с нею по улицам, я, как и учила меня бабушка, старалась не глазеть на витрины магазинов, мне недоступных, на роскошных людей из высших сословий, я жила в своём мире, и мне было в нём совсем неплохо. Но Ифису тянуло именно туда, где нам с нашим низким социальным статусом быть не полагалось. Мы зачем-то вышли к роскошным зданиям, принадлежащим Коллегии Управителей Паралеи. Здания окружали по кругу обширнейшую площадь, изукрашенную по краям резными каменными платформами, поверху которых пышными кущами были высажены декоративные деревья, пребывающие в фазе своего вот-вот готового взорваться цветения, с бутонами красных и бело-розовых цветов. Некоторые виды деревьев уже отцвели и плодоносили. Площадь охранялась от посторонних. Ифиса встала, как вкопанная, кого-то увидев. Я тоже увидела и застыла рядом с ней, утратив способность к движению.

У машин, сверкающих в голубоватых полуденных лучах Ихэ-Олы, стоял Рудольф и разговаривал с солидным человеком. По загадочной причине этот незнакомый господин вдруг приковал к себе моё внимание настолько, что я на миг забыла о том, кто и ввёл меня в обездвиженное состояние поначалу. Собеседник Рудольфа также обладал немалым ростом и подчёркнуто-надменной посадкой крупной головы. Однако, ни рост, ни почти идеальная лепка лица не делали его красивым. Глаза его, застывшие на лице Рудольфа, поражали стекловидным блеском и отсутствием того, что принято понимать под человеческой живостью взгляда, выражающего ту или иную мысль. Абсолютно нечитаемые, можно сказать, мёртвые, вернее замороженные глаза. В них отсутствовал даже намёк на теплоту, несмотря на улыбку, намекающую на приятельское общение. Но и сама улыбка выглядела какой-то косой, повисшей лишь на одном краю его рта, будто он преодолевал