судно к месту назначения, к прибрежному городу, где находилось когда-то гнездо, в котором был высижен несчастный птенец. Иллюзия была фантастически сильной: резкий свист двигателя Маншенна стих, не чувствовалась вибрация, превратившаяся в ритмичные вздохи древнего парового котла.

А потом…

Граймс больше не смотрел на птицу. Он был «птицей». Он чувствовал твердую и холодную поверхность палубы под ногами и боль от впивавшихся в тело ремней упряжи. Внезапно что-то изменилось. Как будто где-то рядом вдруг появился гигантский магнит фантастической мощности, притягивавший со страшной силой все атомы его тела, ставшие в одно мгновение точно железными. Хуже всего было то, что магнит находился не прямо перед ним. Боль вызывала у него крик. Непонятные силы скрутили его тело. Позже он узнал, что его крик был криком птицы.

Он подумал, протестуя: «Ведь я человек и землянин!»

Обрывки наполовину забытых стихов пришли ему в голову: «Земляне, составляйте свои орбиты, чтобы войти… войти… Зеленые холмы Земли… Зеленые холмы, хорошо видимые на фоне темной зелени, полет белых голубей… крылья которых машут, машут…» Он слышал шум от взмахов бессчетного количества крыльев… Крылья… полет диких гусей далеко в безоблачном небе. Крылья… и перелет его корабля в снежной буре над морем, покрытым пеной…

Снежная буря, вихри, белые хлопья, светящиеся во мраке, хлопья снега, превращающиеся в звезды, мириадами сверкающие в темноте ночи.

Снежная буря, безумный водоворот звезд и сквозь это…

Гнездо, дом…

Граймс снова почувствовал, как вырываются кости и нервы из его измученного тела. Ультрамощное магнитное поле было впереди на линии полета — нужно было что-то делать. Он был — и знал это — птицей, огромной металлической птицей. Его руки легли на пульт управления.

Вильямс и Карнаби стояли рядом в напряженном ожидании, готовые принять управление кораблем. Многое могло скверно повернуться, создать положение опасное и даже катастрофическое. Например, если бы модификация траектории была произведена во время работы двигателя.

Но Граймс, превращенный в перелетную птицу, оставался тем не менее астронавтом.

Его опытная рука остановила роторы двигателя Маншенна. Наступила невесомость, сопровождаемая неприятными ощущениями, появившимися, когда гироскопы «Поиска» зажужжали и засвистели, заставляя корабль лечь на новый курс.

Боль, терзавшая Граймса, утихла, но не исчезла совсем, только теперь эта боль была ему почти приятна.

Он пустил в ход инерциальный двигатель и двигатель Маншенна.

Граймс услышал доносившийся точно издалека голос Вильямса:

— Черт бы его побрал! Мне кажется, что этому старому подонку опять повезло.

Граймс улыбнулся. Он знал, что в устах Вильямса слова «старый подонок» звучали как комплимент.

Глава 5

Старый «Поиск» мчался к родной Земле. Только корабль и его командир Граймс были уроженцами Земли, но все люди, в каком бы из миров Галактики они ни родились, говорили о Земле как о своей родной планете.

Итак, корабль мчался к родной Земле сквозь континуум, время от времени меняя курс, чтобы избежать столкновения с каким-нибудь солнцем или планетой. Капитан направил корабль, и ему больше нечего было особенно делать. «Когда звезда перед ним окажется Солнцем, он немедленно это почувствует», — заверил его Майхью.

— Но как? — спросил у него Граймс.

— Скорее всего, вы почувствуете силу псевдо-магнитного поля, — ответил Майхью. — Мне трудно объяснить, используя язык, который могут понять нетелепаты.

Соня с горечью заметила, что путешествовать лучше с надеждой, чем надеяться на случайность. Граймс, признанный авторитет Мира Конфинс по историческим путешествиям на Земле, заговорил о Христофоре Колумбе. Колумб знал наверняка, что острова, после многих недель плавания показавшиеся на горизонте, были Восточной Индией. Однако он ошибался.

— Колумб, — возразил Майхью, — не путешествовал, пользуясь инстинктом.

— Откуда вы это знаете? — спросил у него Граймс. — В конце концов, если бы он продолжил свое плавание, он вернулся бы к исходному пункту.

— Ну, довольно, — вмешалась Соня. — Суэцкий и Панамский каналы в его время еще не существовали. Даже я это знаю.

— Он мог обогнуть мыс Горн, — сказал ей муж, — такие, как Магеллан и Дрейк, сделали это несколько позже.

«Тем не менее, — подумал Граймс, — у меня определенно есть что-то общее с Колумбом. Адмирал, увлекая свою жалкую эскадру все дальше и дальше в Западное Неизвестное, подвергался опасности мятежа. А как в настоящее время обстоят дела на борту „Дальнего поиска“?

Майхью ответил на безмолвный вопрос.

— Неплохо, Джон. Большинство доверяет вам. Ну, конечно, — со смехом добавил он, — они вас не знают так хорошо, как я.

— Или я, — прошептала Соня.

Граймс проворчал:

— Вы объединились против меня. Чтобы уравнять шансы, здесь должен быть Вилли Вильямс.

— Это совершенно безупречный астронавт, — заявила Соня. — В его глазах проверка корпуса корабля гораздо важнее, чем выпивка и светская беседа со своим капитаном перед обедом.

— И он совершенно прав, — ответил Граймс. — Но, несмотря ни на что, я хотел бы, чтобы он был около меня. Он мой первый помощник, так же как ты продолжаешь быть моим офицером разведки.

— Но я вовсе не «твой» офицер разведки, Джон. У меня диплом Космографической Службы Федерации, а не Морской Конфедерации Мира Конфинс.

— И ни Федерации, ни Конфедерации еще не существует… и не будет существовать еще несколько миллионов лет. Но я хотел бы, чтобы ты была внимательна, так же как и Кен.

— Мне нечего сообщить, командор, — сказала Соня. — Толпа довольна и хорошо накормлена. Последний урожай экзотических фруктов, полученный биохимиками, вызвал восторг всего экипажа и повара — Даже Хендрик казался удовлетворенным. Он что-то делает в контрольной цепи вооружения, надеясь, что сможет сыграть симфонию со всем своим оркестром, пользуясь лишь мизинцем левой руки.

— Я знаю и принимаю меры предосторожности, чтобы это не пошло дальше. А отважный капитан моряков?

— Его команда и он монополизировали гимнастический зал. Я не удивлюсь, если они скоро начнут носить черные пояса поверх униформы.

— Ммм… Я бы очень хотел, чтобы некоторые другие с таким же энтузиазмом заботились о своей физической форме. А вы, Кен, что можете сообщить?

— Я… шпионил, — смущенно признался телепат. — Я знаю, что это необходимо, но мне это не нравится. Насколько я смог выяснить, моральный дух на корабле очень высок. После всего, что было… Ведь, если вспомнить, Кинсольвинг не был райской планетой… Кроме того, мы все же куда-то летим. Но…

— Но — что?

— Хендрик несчастлив.

— Мое сердце обливается кровью.

— Дайте мне закончить. Хендрик несчастлив. Вот почему он запирается со своими игрушками и играет в своем углу.

— Он, вероятно, сердится, что ему не дали поиграть с его артиллерией против планеты Кинсольвинг.

— Это лишь одна из причин. Он особенно сердится потому, что его дорогие новые друзья не общаются