Иногда науку обвиняют в узколобости и упрямстве. Зачастую подобные обвинения выдвигают, когда видят, как ученые с легкостью отмахиваются от астрологии, всяческих сверхъестественных явлений, снежного человека и прочих областей человеческих интересов, которые никогда не проходят проверку двойным слепым методом и не оставляют по себе надежных следов. Только не обижайтесь. С тем же самым скептицизмом ученые относятся и к самым обычным гипотезам в профессиональных научных журналах. Стандарты совершенно одинаковы. Вспомните хотя бы, что было, когда химики из Юты Б. Стенли Понс и Мартин Флейшман заявили на пресс-конференции, что осуществили в своей лаборатории «холодный» термоядерный синтез. Ученые отреагировали молниеносно и с большим скептицизмом. Не прошло и нескольких дней после объявления, как стало ясно, что повторить результат, о котором заявили Понс и Флейшман, никому не удается. По итогам проверки их гипотеза была отвергнута. Подобные сценарии, за вычетом пресс-конференций, разыгрываются чуть ли не ежедневно по случаю практически любой гипотезы. Просто вам рассказывают не обо всех таких случаях, а, похоже, только о тех, которые могут прямо повлиять на экономику.

* * *

Ученым свойствен столь сильный скептицизм, что кое-кого, наверное, удивит, если я скажу, что больше всего ученые радуются, когда кому-нибудь действительно удается найти недочеты в сложившихся системах представлений: на долю таких исследователей приходится больше всего похвал, премий и славы. Такие же премии получают и те, кто открывает новые способы понимания Вселенной. Почти все знаменитые ученые – выбирайте кого хотите – на протяжении жизни хоть раз прославились чем-то подобным. Такой путь к успеху в профессиональной карьере по сути своей претит практически любой другой сфере человеческих интересов, а особенно религии.

Из всего этого отнюдь не следует, что в мире нет религиозных ученых. Недавно было проведено исследование религиозных воззрений среди профессионалов в области физико-математических наук (Larson and Witham 1998), и оказалось, что религиозными объявили себя 65 % математиков (самая большая доля) и 22 % физиков и астрономов (самая маленькая доля). В среднем по стране среди всех ученых доля религиозных составила около 40 %, и этот показатель за последние сто лет менялся мало. Для сравнения, религиозными себя считают около 90 % населения США, это один из самых высоких показателей в западной культуре, так что либо в науку тянет людей нерелигиозных, либо занятия наукой отвращают от религии.

А как же те ученые, которые считают себя религиозными? Невозможно заниматься серьезными научными исследованиями исходя из религиозных убеждений. С другой стороны, современные методы науки не имеют практически никакого отношения к этике, вдохновению, морали, красоте, любви, ненависти и эстетике. Это жизненно важные элементы цивилизованной жизни, и именно они и составляют предмет забот практически любой религии. А следовательно, для многих ученых здесь нет никакого конфликта интересов.

Как мы вскоре убедимся, когда ученые говорят о Боге, то обычно упоминают его в связи с теми областями познания, где нам нужно быть особенно смиренными и где мы сильнее всего удивляемся и восхищаемся. А разве можно устать от удивления и восхищения?

В XIII веке испанский король Альфонсо Мудрый (Альфонсо Х), который был еще и прекрасным математиком, пришел к мысли, что птолемеевы эпициклы, корректирующие геоцентрическую модель Вселенной, чересчур сложны. Это его огорчало, а поскольку король не отличался таким смирением, как остальные мыслители, находившиеся на передовом рубеже науки, он как-то раз отметил:

Совершенно согласен с претензиями ко Вселенной, которые высказал король Альфонсо, был и Альберт Эйнштейн, который в письме к коллеге отмечал: «Если этот мир сотворил Бог, очевидно, что обеспечить нам простоту его понимания не было его главной заботой» (Einstein 1954). Когда Эйнштейн не смог заключить, как и почему детерминистская Вселенная требует пробабилистских моделей квантовой механики, то сказал: «Трудно подглядеть в Божьи карты. Но в то, что Он решил играть со всем миром в кости… в такое я ни на миг не могу поверить» (Frank 2002, p. 208). Когда Эйнштейну рассказали о результатах одного эксперимента, которые, если бы их удалось подтвердить, опровергли бы его новую теорию гравитации, Эйнштейн заметил: «Пути Господни неисповедимы, но злым Он быть не может» (Frank 2002, p. 285). Датский физик Нильс Бор, современник Эйнштейна, наслушавшись от Эйнштейна упоминаний Господа, воскликнул как-то раз, что тому пора перестать отдавать Богу распоряжения (Gleick 1999)!

В наши дни иногда приходится слышать, как тот или иной астрофизик, быть может, один на сотню, публично упоминает Бога, когда его спрашивают, откуда взялись все физические законы или что было до Большого Взрыва. Мы уже поняли, что эти вопросы составляют передний край современной науки о космосе и на данный момент выходят за пределы ответов, которые мы можем получить на основании доступных данных и теорий. Уже появились некоторые перспективные идеи, например инфляционная космология или теория струн. В конечном итоге из таких идей и получатся ответы на эти вопросы – и предел восхищения и удивления отодвинется чуточку дальше.

Лично я придерживаюсь совершенно прагматичного мировоззрения, отчасти напоминающего взгляды Галилея, который, как говорят, на суде сказал: «Библия учит, как вести себя, чтобы попасть на небеса, а не как ведут себя сами небеса» (Drake 1957, p. 186). А в письме великой герцогине Тосканской в 1615 году он писал: «Мне думается, что Господь написал две книги. Первая – Библия, где люди находят ответы на вопросы о морали и нравственности. Вторая же книга Господа – книга природы, которая позволяет людям опираться на наблюдения и опыт, чтобы ответить на свои собственные вопросы об устройстве Вселенной» (Drake 1957, p. 173).

Проще говоря, я верю в то, что помогает узнать истину. А узнать истину помогает здоровый скептицизм, воплощенный в научном методе. Честное слово, если бы удалось доказать, что Библия представляет собой богатый источник ответов на научные вопросы и понимания явлений природы, мы штудировали бы ее изо дня в день в поисках астрофизических открытий. Однако слова, при помощи которых я описываю научное вдохновение, у меня те же самые, что и у восторженных верующих. Как и многие другие, я смиренно склоняюсь перед объектами и явлениями Вселенной. Я благоговею перед ее великолепием. Но при этом я отдаю себе отчет, что если я выдвину гипотезу о Боге, который дарует нам голубые дали непознанного, благодаря научному прогрессу может настать день, когда никаких голубых далей непознанного уже не останется. И я мирюсь с этой мыслью.

Ученые, писавшие свои труды в минувшие столетия, считали своим долгом говорить о тайнах мироздания и о творении Господнем выспренным языком поэзии. Пожалуй, в этом нет ничего удивительного: многие ученые в те времена, как и многие ученые в наши дни, считали себя людьми духовными.