– А вы какой ее представляли?

– Ну, я думала она поменьше, не такая высокая. Она, конечно, внушительно выглядит!

– Мы могли бы пойти погулять на Марсово поле… А вы как приехали?

– На своем грузовике. Это мой рабочий инструмент. Я работаю на фабрике по приему металлолома…

– А…

Она произнесла это «а» с вопросительной интонацией, с любопытством в голосе. Словно подначивала ее: расскажите, мне интересно.

– Мне нравится моя работа. Много двигаешься, работаешь на свежем воздухе, видишь самых разных людей. Я бы не могла работать в офисе. Не выношу сидеть в закрытом пространстве.

Жозефина сжала руки и произнесла мечтательно:

– А я люблю книги, библиотеки, спокойствие, которое там царит. Слышно, как переворачиваются страницы. – Потом она осеклась и спросила, покраснев: – Ваша мама рассказывала вам о моем отце?

– Да. Немного. И, кстати, благодаря вашей книге…

– А..?

– Там в конце благодарности. Вы написали о нем, о дне его смерти. Если бы не это, вряд ли она мне когда-нибудь рассказала…

– Да, непросто в таком признаться… и особенно дочери!

Навстречу им шла группа китайцев. Они следовали за женщиной, которая высоко вздымала красный зонтик и тараторила какую-то ерунду, предназначенную для туристов.

– Он сумел сделать ее счастливой. Я думаю, что это были единственные моменты счастья, которые были у нее в жизни. Два месяца настоящего счастья, это не так уж много.

– Вы не обязаны мне рассказывать…

– То есть вы считаете, что для меня странно говорить о любовнике моей матери.

– А для меня – о любовнице моего отца!

Они растерянно переглянулись, одновременно усмехнулись, и стало как-то легче. Стелла стояла при этом так, чтобы не выпускать из обозрения Эйфелеву башню.

– А хотите, присядем? – предложила Жозефина. – Так вы сможете разговаривать со мной и смотреть на нее одновременно…

– Это вас раздражает?

– Ни в коем случае!

Стелла плюхнулась на траву, вытянула длинные ноги, выгнула спину. Жозефина последовала за ней, вытянула ноги рядом.

– Ну тем не менее они великие люди, конечно, – сказала Стелла. – Они знали, на что шли…

– Отцу было сорок лет…

– А моей матери двадцать семь. Но она немного видела за эти годы… Ну я имею в виду, у нее было мало опыта.

Стелла достала из сумки Половинку Черешенки, письмо Люсьена Плиссонье, карточку с текстом, подписанную Люсьен Рильке. Протянула их Жозефине.

– Письмо… Я вообще-то не хотела его читать. Он, похоже, говорит в нем о вас.

– Папа был такой хороший… – всхлипнула Жозефина. – Видите… У меня уже глаза на мокром месте.

– Я пойду посмотрю на Эйфелеву башню поближе, пока вы читаете письмо.

Жозефина взяла в руки Половинку Черешенки и посмотрела на него.

– А мой называется Его Величество Чесночок.

Стелла встала, отошла подальше, заметила на земле банкноту в десять евро, подобрала ее. Разгладила, положила в карман. Спросила себя, компенсация ли это за съеденную пиццу «Четыре сезона» или подарок небес, благословляющих ее встречу с Жозефиной. Что-то было очень славное, нежное между ними. Какая-то мирная, спокойная приязнь. Словно они наконец встретили друг друга. Они не манерничали друг перед другом. Не старались обязательно постоянно говорить, заполняя тишину. Тишина пугает лишь тех, кому нечего сказать. И потом… у них одинаковые носы. И к тому же… Стелле нравится, как она смеется. Она прыскает, прикрывая ладошкой рот, а глаза делаются как щелочки. И при этом она забавно выдвигает шею вперед, словно подчеркивая, что делает, вероятно, что-то неприличное, но совершенно не может с этим справиться, это сильнее ее.

Да, ей очень нравилась эта женщина.

Ее наполовину сестра.

Еще рано было говорить, что это хорошо. Ощущения у Стеллы всегда немного запаздывали. Когда все вокруг плакали, она думала о том, загнала ли она ослов или накормила ли хряка Мерлина. И горе, и радость нагоняли ее с некоторым запозданием. Она старалась держать чувства и эмоции на некотором отдалении, полагая, что они плохие советчики. Или завзятые лгуны.

Стелла присела на газон и стала наблюдать за людьми. Они громко разговаривают, ноги у них белые, носки серые, носы красные. Вот мать размазывает крем от загара по плечам маленькой дочки. На девочке розовый раздельный купальник с оборочками, совершенно бесполезный верх спускался на пупок, и создавалось впечатление, что она в полинезийской юбке.

«Я никогда не смогла бы жить в Париже», – подумала Стелла. – И потом, это мне кажется или воздух как-то плохо пахнет. Надо предупредить Адриана. Если вдруг когда-нибудь ему в голову придет мысль здесь жить».

И тут она внутренне вся сжалась.

Она с абсолютной уверенностью могла сказать, что Адриан в Париже.

Она выхватила телефон из кармана, позвонила.

Он снял трубку. Она услышала, что где-то рядом с ним работает радио.

– Это я, – сказала Стелла, пытаясь разобрать, о чем вещает радио.

– Ты где? – спросил он. – Ты не на работе?

– Сегодня суббота.

– А, ну да… Я забыл.

– А ты сам? Ты где?

– Я занимаюсь всякими мелкими делами. Тоже сегодня не работаю.

– Адриан, я знаю, что ты в Париже. Не лги мне.

В ответ – молчание. Диктор по радио начал говорить о погоде.

– Адриан?

– Да, принцесса?

– Я знаю, что ты в Париже.

– Я не в Париже.

– Не надо мне врать!

– Я не в Париже.

– Адриан! У меня встроены локаторы, я тебя чувствую. Ты где-то совсем рядом. Если я закрою глаза и пойду вслепую, я на тебя набреду.

– Стелла! Ты где сейчас? – закричал он в телефон.

– В Париже. У подножия Эйфелевой башни.

Тогда он заговорил глухим голосом, щекочущим ей ухо.

– Вечером я буду в Сен-Шалане…

– Обещаешь?

– Обещаю.

И он повесил трубку.

Но недостаточно быстро…

Она успела услышать, как тот тип на радио произносит метеосводку: сегодня вечером в столице отличная погода, двадцать пять градусов, легкий ветерок. Парижане и парижанки…

Конечно же, он живет в Париже.

Стелла вернулась к Жозефине, села рядом с ней.

– Ну как, – спросила она, взглянув на влажные глаза своей наполовину сестры.

– Какое красивое письмо…